— Сразу после воскрешения вы безгрешны. В вас нет ни добра, ни зла. Мы видим мир иначе, более духовно, чем физически, и не замечаем вас. Минуты, а порой и часы, пока мирское не возьмёт своё.
Это было неожиданно. Ангел испытующе смотрел на меня, и я осмелился на второй вопрос:
— Всё ли хорошо с владыкой Иоэлем?
Ангел подумал секунду и ответил:
— Мир несовершенен и всё не может быть хорошо.
После этого он исчез.
Я рухнул обратно на диванчик. Болван у стены с лёгким гулом сервоприводов выпрямился.
У меня застучали зубы. Это всё потому, что я в дитячьем теле, конечно. Будь двадцатилетним, как положено, ничуть бы не испугался.
Дверь кабинета открылась и вошёл полковник Уильямс. Махнул рукой — «сиди». Прошёл к своему столу, достал из ящика плоскую бутыль виски, стакан, аккуратно налил до половины и выхлебал в пару глотков, будто воду. Потом покосился на меня, плеснул ещё — и протянул в мою сторону.
— Издеваетесь? — спросил я.
Когда ангел уходит, вся человеческая субординация на время летит к чертям.
— Ну хоть лизни, — невозмутимо ответил Уильямс. — Мне папашка первый раз бурбон налил в десять лет.
Я встал, взял бокал и попытался пригубить. Вернул бокал.
Омерзительно. Никогда не стану пить.
Каждый раз это себе говорю.
Уильямс вздохнул и выхлебал то, что налил мне. Поинтересовался.
— Чего он спрашивал?
Я коротко рассказал.
— Ничего не понимаю, — вздохнул полковник. — После вашей гибели мы потеряли контакт, отправили в район зеленых, синих и желтых. Но они ещё не долетели. На Юпе дикие бури, магнитосфера пылает, им приходится лавировать.
— Это из-за взорвавшегося конвоя, — предположил я.
— Возможно. Иди-ка спать, сынок. Тебе сегодня досталось.
Когда я возвращался — огромными шагами, несмотря на грузилова, база уже проснулась. Сновали техники, доносился гул грузовых лифтов — из хранилища поднимали новенькие «пчелы» вместо утраченных. Прошагала группа умников, старых и молодых, они махали руками и до меня донеслось: «Соннелон». Среди умников были физики, математики, теологи — всё как положено. Кондиционеры за настенными решётками выли громче, включилась дневная циркуляция атмосферы, в воздух добавили бодрящий хвойный аромат, свет плафонов стал ярче и теплее. Парочка болванов тащила в сторону столовки морпехов ящики со жратвой.
Базу снабжают четыре грузовых буксира, кружащих по маршруту Земля-Марс-Каллисто-Титан. Они не способны сесть даже на Каллисто, выходят на орбиту, отцепляют контейнеры с едой и прочими расходниками, после чего возвращаются на курс. Я иногда думаю, что, отслужив своё попрошусь в пилоты буксиров. Не знаю, понравится ли мне на Земле, я ведь её совершенно не помню. Нам всем был год-два, когда после серии тестов нас признали годными и призвали на службу. Иногда я думаю, что бы сейчас делал, откажи мои родители в призыве? Говорят, такие были, хоть и немного.
Жил бы как обычный человек. Было бы мне двадцать, как и положено. Где-нибудь учился или работал, наверное, у меня была бы девушка. Я смотрел бы в новостях как сражаются в космосе ангелы и Небесное Воинство. Это было бы далеко и походило на увлекательный фильм…
Надо позвонить маме. Сейчас сигнал идёт почти сорок минут, диалога не получится (его никогда не получается, даже когда Юп в максимальном сближении с Землей), но всё-таки…
Я пришёл в свою комнату. Она была такая же, как у всех пилотов: двенадцать квадратных метров, кровать, стол, кресло и диванчик. Вместо окна — большой экран, сейчас выключенный, обычно на нём море или горы. Дверь ведёт в ванную комнату: унитаз, раковина, душевая кабина. Всё просто и надежно. На стенах я давным-давно повесил несколько постеров с группами, которые мне нравились в дитячестве. Всё собирался поменять, но теперь надо погодить, может они мне снова понравятся. На столе лежало надкушенное яблоко, оставленное перед патрулированием. След укуса даже не потемнел, столько в яблоке было генных модификаций для долгого хранения.
Сев за стол я опустив кресло пониже, чтобы доставать ногами до пола. На экране мигали значки пришедших писем.
Нейронка, конечно, отфильтровала девяносто процентов самого тупого, а порой и агрессивного спама, но полтора десяток писем осталось. Нам всё время пишут, это не запрещено, и пишут разное. Мне даже кажется, что нейронку специально научили пропускать какое-то количество бредовых, тупых и непристойных посланий. Психологи во главе с Инессой Михайловной всё время контролируют, в каком мы настроении и решают, как нас подбодрить.