Нет, Рукман ни о чем не сожалел. Он не стал бы А. Ю. Рукманом, развлекая пустыми сожалениями всяких туповатых и уткнувшихся в свои пупки идиотов. Он прошел через четыре развода и вытерпел едкие передовицы газет, в которых описывались шалости его дебильного сынишки Лионеля. Он не опускался до сожалений — до бесхребетного признания своих оплошностей. А. Ю. Рукман никогда не совершал ошибок. Никогда! Ни разу!
Однако последние семь лет его тело хрипело и попукивало, словно музыкальный ящик, и в разум Рукмана все чаще проникала позорная и бесхребетная эмоция. Страх! Дело шло к концу — и шло, зараза, скорее быстро, чем медленно. Сердце фальшивило, как расстроенное пианино. Оно уже предчувствовало приближение панихиды… свой смертельный дребезг, после которого останется лишь запах сырой земли и что-то уходящее… Это было плохо. Чертовски плохо. Жизнь подходила к концу. И он боялся. Он трусил, как говорил его папаша.
Вот почему он сидел сейчас за столом в своей спальне. Пустой хрустальный кубок стоял на краю, как трофей. Рукман хмуро смотрел на экран монитора, который он с радостью выбросил бы в окно, если бы мог поднять его… и разбить им пуленепробиваемое стекло. Мир гроссбухов, телеграфных лент и машинисток уступил место компьютерным даунам. А. Ю. Рукман больше не находил в нем удовольствия.
Тем не менее он боролся за жизнь. Он не отступал, хотя и видел насквозь эту маленькую сделку под столом. Рукман приобрел миллиарды долларов в подобных закулисных аферах — на встречах при закрытых дверях, в местах без камер наблюдения, с помощью взяток, по телефонным линиям с Белым домом и, естественно, благодаря молчаливым людям, которые за плату выполняли сомнительные поручения. Многие из этих сделок приносили плоды через годы. Но сейчас все было по-другому. И договоренность приближалась к завершению. На самом деле он уже держал за хвост свою заветную мечту. Ему оставалось лишь договориться о возрождении, и тогда он мог бы совершить самоубийство.
Маленькая пиктограмма часов на экране монитора отзвонила 16.30. Пора было начинать видеоконференцию. Он подвел курсор к соответствующему значку и запустил приложение. Грудь заклинило спазмом. Не сейчас, черт возьми! Я плевал на тебя, дурацкая опухоль! Но, прошу, не сейчас! Затем из горла вырвался хриплый кашель, похожий на залпы пушечных выстрелов. Он инстинктивно потянулся к чистому носовому платку, который был припасен в кармашке кресла на колесах. Его другая рука сжимала кислородную маску, лежавшую на коленях. Тело сотрясалось от сильного кашля. Он старался следить за экраном (в окне уже появилось лицо собеседника). Но взгляд метался по сторонам, пока он тужился и кашлял. Дыши, старый мерзавец! Дыши! Дышидышиды….
Наконец он сплюнул ком кровавой флегмы в носовой платок и приложил маску ко рту и носу. Баллонный воздух устремился в легкие, и ситуация улучшилась… на некоторое время. Рукман открыл глаза, вытер слезы и посмотрел на экран.
Джон Альфа беззастенчиво разглядывал его. Молодой сопляк улыбался.
В 1994 году в прессе усиленно муссировались слухи, что каждый вновь избранный президент за три дня до инаугурационной речи должен был сделать особый телефонный звонок. Судя по намекам, этот звонок адресовался А. Ю. Рукману — основателю корпорации «Рукман ойл». «Джордж» — ныне канувший в Лету политический журнал, — цитируя некий анонимный источник, писал следующее: «Когда политику хватает безумия баллотироваться на пост президента, он по своей наивности считает, что будет самым сильным и могущественным человеком на планете. Но, попав в Белый дом, он быстро узнает реальную расстановку сил. Вот почему каждый новый президент со времен Кеннеди звонит старому Рукману. Хотя бы для того, чтобы поздороваться с ним и получить его благословение. Это напоминает разговор директора и старшеклассника, избранного главой учебного совета, где последнему на какое-то время разрешают притворяться лидером школы».
Конечно, подобные слухи лгали. Вновь избранным президентам давалось только два, а не три дня на звонок А. Ю. Рукману.