Удивительно, но его военная карьера не только не поднималась, но даже как-то сползала. После должности начальника клуба, которую он вынужден был уступить капитану Левитину (я писал об этом в какой-то из моих книг), отец некоторое время был политруком, и очень хорошим. Помню его мелкий, но чёткий уверенный почерк в его конспектах, заметках к политзанятиям. (Кстати, куда они делись, все эти тетради с заметками, возможно, уничтожила осторожная моя мать?)
Став постарше, я не раз убеждался, что отец мой умный человек. Говорил он мало, но мне запомнились несколько его суждений, позволяющих догадываться, что он придерживается не совсем обычных для его времени оценок действительности.
Так, в день смерти Сталина мать разбудила нас (она вставала раньше всех) трагическим «Сталин умер!» и включила радио, где диктор стальным торжественным голосом произнёс «скончался генералиссимус Советского Союза Иосиф Виссарионович Сталин», и я заплакал.
Отец, он отсыпался после дежурства, приподнял голову с подушки и произнёс: «Заткнись! Не знаешь, о ком плачешь!» И перевернулся на бок, закрыв ухо другой подушкой.
Второй раз. Я приехал из Москвы, это был 1968 или 1969 год и рассказал ему, что прочёл Солженицына, и там «такое». «Что ваш Солженицын знает, если бы я написал, все бы…» Тут он замолчал, но было понятно, что Солженицын поблёк бы в сравнении.
Он уходил в отставку чуть ли не старшим лейтенантом, и только на пороге отставки ему присвоили воинское звание капитана, в благодарность, что ли. Или извиняясь?
Между тем, солдаты его любили и, демобилизовавшись, бывало, приезжали ему засвидетельствовать почтение. Ну, пить с ним они не приезжали, поскольку он не пил. И не курил.
Он хорошо стрелял и был одно время чемпионом дивизии, а потом и военного округа в стрельбе из пистолета. В войну войска ОГПУ/НКВД отсылали его в удмуртскую тайгу, где он ловил дезертиров. Мать моя как-то говорила мне, что там, в Удмуртии, у отца появилась было вторая семья и родился сын, примерно такого же возраста, как и я.
У меня в книге «Молодой негодяй» есть сцена, где подросток Савенко, отправившись встречать отца на вокзал «из Сибири», обнаруживает своего отца-офицера начальником конвоя, выводящего зэков из вагона. Это правдивая сцена, она не придумана. В последние годы в армии отец служил в конвойных войсках.
Мне всегда было трудно понять, почему отец не сделал хотя бы нормальную карьеру в Советской армии, ну, пусть не выдающуюся, но хотя бы до полковника он за 30 лет службы мог бы дослужиться. Умный, толковый, любимый солдатами. Я подозревал, что у него что-то не то с родословной, ещё когда жил с родителями.
У меня была волнующая юность, мой характер, бурный и непокорный, бросал меня в переделки. Хотя, стройный и мускулистый подросток, я нравился девочкам, но девочки рабочего поселка казались мне банальными, я писал стихи, хотел стать выдающимся бандитом, потом я уехал в Москву, затем за границу. Мне было некогда призадуматься глубже над необычным человеком — моим отцом, долгое-долгое время. И уж тем более не было времени попытаться дорыться до правды.
А он таки был необычным человеком. Красивые руки, красивое тонкое лицо, правильная русская речь, несмотря на то, что мы после войны жили в Донбассе и на Украине по местам службы отца (например, в Луганске, тогда Ворошиловограде, я «служил» с отцом в 1946 году).
В возрасте 15 лет я сочинил себе свою версию отца. Я придумал, что отец мой сын графа. И, в свою очередь, — граф. Потому что мне хотелось объяснить своего отца. Мои измышления я записал в красную тетрадь, которую прятал в принадлежащей нам секции подвала под домом по улице Поперечной. Мать нашла тетрадь и устроила мне скандал. Отец сидел и улыбался, не вмешиваясь. Сидел чуть в стороне на стуле.
Ещё я запомнил его экстремальную странность. Он ухаживал за своими ногтями с непонятной мне страстью и постоянной тщательностью. У него был швейцарский нож со множеством лезвий и ножничками. С помощью этого ножа он подрезал ногти и доводил их до совершенства с помощью пилочки этого же ножа. Более того, после всех этих операций он покрывал ногти бесцветным лаком!!!
Офицеры Советской Армии того времени были довольно грубоватые ребята. Поэтому, конечно же, такой фрукт, как мой отец, выглядел белой вороной. Он постоянно стирался и чистился с помощью матери. Целые десятки его подворотничков висели у нас на веранде на верёвке. Для чистки сапог у него были несколько щёток и бархотка, да не одна.