Красивое лицо Марты вспыхнуло. Она искоса взглянула на Алеся и обиженно ответила:
— Дядя Валенто, мне же не пять лет, я не ребенок. Тогда я, правда, очень волновалась. Но теперь чем больше вспоминаю, тем больше убеждаюсь, что старший жандарм говорил именно об отце. Ведь он как бы утешал других и самого себя по поводу того, что они ничего не нашли в нашей комнате. И говорил, что самое главное они все же сделали – арестовали того, кто много знает о Седом Капитане. И эти слова я помню очень хорошо!
Валенто Клаудо заметно колебался. И Алесь хорошо понимал его, ибо сам был очень удивлен. Ведь из того, что Валенто рассказывал ему о своем старом друге, получалось, что Педро Дорильо вообще никогда не интересовался политическими делами, а тем более ничем не был связан с Седым Капитаном. Разве Валенто не знал бы о существовании такой связи, если бы она на самом деле была?.. Удивительно, удивительно! Что это может значить?..
Но вот Валенто решительно мотнул головой:
— Что‑то здесь не так, друзья мои! Однако нам сейчас этого не решить. Собирайтесь, пойдем поговорим с тем, кто, по моему мнению, может действительно разобраться, в чем тут дело, и решить, что нам делать дальше с Мартой… и с Педро также. Безусловно, произошла какая‑то путаница. Ты же понимаешь, Алесь, что Педро Дорильо никогда не имел с нами никаких отношений… если не считать, что мы с ним давние друзья…
— С кем ты сказал, дядя Валенто? – Переспросила Марта, удивившись в свою очередь. – С кем это – с вами?
Валенто Клаудо хитро улыбнулся:
— А тебе сразу все надо знать? Подожди, скоро узнаешь. Не спеши. И, между прочим, вот что я хочу сказать по поводу всего этого… гм…
Он подозрительно оглянулся. Но в столовой, как и раньше, не было никого, кроме них. Только в дальнем углу возился старый официант. Убедившись, что никто его не услышит, Валенто Клаудо закончил, все же снизив свой громкий голос:
— Это, наверное, полиция и жандармы уже сбились с ног в поисках кое–кого… Мы с Алесем хорошо знаем, кого именно, – подмигнул он юноше. – И ты скоро узнаешь Марта если этот «кто‑то» не запретит… Вот жандармы с полицией, и бросаются повсюду, надеясь что‑то вынюхать. Но вряд ли им повезет в этом, вряд ли!..
4. Хосе Фрэнко напал на след
Не будем говорить, был ли прав Валенто Клаудо, высказывая такое мнение. Но в одном он был прав.
Особо уполномоченный государственной полиции по розыску и ликвидации «Люцифера» Мигель Хуанес не спал уже третьи сутки. Используя свои широкие полномочия и помощь самого начальника полиции, он поставил на ноги всю агентуру, всю тайную службу, чтобы узнать хоть что‑нибудь о личности загадочного Седого Капитана и о месте, где мог скрываться его «Люцифер».
Наиболее опасным и таинственным, на его взгляд, было то, что вот уже несколько дней ни один из агентов и инспекторов не сообщал о «Люцифере». Загадочный серо–зеленый автомобиль нигде не появлялся. Было ясно, что «Люцифер» где‑то скрывается. Но – где именно? Во всяком случае, не в Фонтиверосе, где все время дежурили полицейские посты.
Так же не поступало никаких сведений и о личности самого Седого Капитана, несмотря на строжайшие приказы Хуанеса и грозного начальника государственной полиции, которые требовали изучить все архивы, все картотеки и выяснить, кто именно скрывается под этим прозвищем. Мигель Хуанес не имел до сих пор никаких новых материалов и мог только обдумывать – в который уже раз! только то, что было ему известно и раньше. Но известно было так мало!..
Особо уполномоченный имел все основания нервничать… Его начальник, настойчивый Карло Кабанерос, ждал от него решительных действий. И Хуанес знал, что его может спасти только решающий перелом. Ведь на начальника полиции в свою очередь нажимал министр внутренних дел, которому угрожал жестокой карой сам всемогущий каудильо генерал Фернандес… И все это сходилось в одной точке, на особо уполномоченном Мигеле Хуанесе. Было от чего сойти с ума: ведь первым, с кого снимут голову в этом деле, безусловно был он, Хуанес! О, в этом особо уполномоченный не имел ни малейшего сомнения!
Мигель Хуанес уничтожал сигареты одну за другой, забыв о своей живописной трубке. Он ерошил волосы – и от аккуратного когда‑то блестящего пробора не осталось и следа. Уже в сотый раз Мигель Хуанес склонялся над картой, лежащей на столе, испещренной множеством условных обозначений, и громко рассуждал, без конца повторяя давно известные ему вещи, словно ища в них спасения: