Это верно. Но сегодня-то, как жить сегодня? Как заставить себя улыбаться, когда теперь стало трудно смотреть ей в, глаза, в которых отражался «он»? Ведь это уже не та Ийя, которую он знал три года тому назад.
Пусть, уж лучше бы не расцветала она, а оставалась той же «опиской», только бы не было у нее этих двух «третьих». Да, теперь они оба «третьи», ставшие между ним и Иней. Это им она обязана первыми материнскими радостями и порожденной материнством ее красотой. Им, а не ему.
Ах, бабушка, милая бабушка, даже тебе не может рассказать твой внук о своих страданиях…
Уж не уехать ли, в самом деле?
Уж не уехать ли, чтобы еще раз не разбивать ее жизнь? Теперь даже две жизни. Вторая из них — ни в чем не повинная жизнь мальчика, который, конечно, полюбит отчима и поверит матери, что он и есть его найденный отец.
Но ведь это же ложь. Пусть благородная, неизбежная, но ложь. На ней нельзя строить семейных отношений.
Ах, бабушка, как тяжело, как неожиданно счастье повернулось другой, совсем другой стороной…
XV
От бабушки Степаниды Лукиничны едва ли можно что скрыть. Алексей хотя и не признался ей во всем, но достаточно было и намека.
— Вот что, Иваша, — обратилась она к Ивану Ермолаевичу. — Пора кончать нам в пряталки играть. Нужно вводить в дом правнука. И это должен сделать ты.
— А как? Ни адреса, ничего…
— Адрес не вопрос. К Адаму сходишь и расскажешь все как есть. Он человек умный. Поймет, что такие дела тянуть нельзя.
— Это верно, Стеша, — согласился Иван Ермолаевич с женой. — Она, видимо, стесняется, а то и боится. А чего бояться? Мало ли пасынков родными сынами оказывались. А им ни гугу!
— Мы порознь одну думу думаем, Иван, — радовалась Степанида Лукинична. — Надо подмогчи Ийечке. И Алешке надо увидеть его. Полюбит он, я думаю, мальчика. Я все сделаю, чтобы он полюбил.
— Полюбит, — подтвердил Иван Ермолаевич. — И я слова найду, чтобы полюбил.
Иван Ермолаевич оживился и тут же принялся надевать новые валенки, Степанида Лукинична подала ему новую шубу и шапку:
— Удачи тебе, Иван…
И отправился Иван Ермолаевич на Шайтанову дачу.
Легко дышится ему. Веселый падает с неба снежок.
— Куда это вы так торопитесь, Иван Ермолаевич? — задумавшись, и не заметил встретившейся ему Ийи.
— Не спрашивай, — ответил он ей. — Дело у меня беспременное есть. Вот и тороплюсь.
Ему не хотелось останавливаться с нею. Боялся, что глаза выдадут. Можно и хорошее дело спугнуть.
— Беги, беги… Там тебя бабка ждет.
Любит Иван Ермолаевич Ийю, как родную внучку. Стыдится только выказывать свою любовь. Все-таки не своя кровь. Зато ручки-ножки, шейка-плечики и прочая стать ни дать ни взять как у молоденькой Степаниды Лукиничны, Тоже жарконько цвела…
Оно, конечно, не так радостно, что Ийя приходит к Алеше с чужим сыном. Но что сделаешь? Сам виноват. Сам тогда руки рознял, сам свою птичку-невеличку выпустил. Вот теперь и…
За все своя плата.
А женись бы он тогда на ней бегал бы сейчас в векшегоновском доме мальчугашечка с золотыми кудерышками, с веселыми василечками под писаными бровками. Ножонки малость были бы тоже косолапенькими, а прыткими-прыткими…
Таким помнил Иван Ермолаевич выпестованного им внука Лешу. Таким хотелось ему видеть правнука, сына Алексея. Да разве переспоришь жизнь, когда она свое кружево на своей пуге плетет, и мало ей дела до Ивана Ермолаевича, коли она, как коклюшки, перебирает человеческие судьбы. — Разговаривая так с самим собой, Иван Ермолаевич оказался на перекрестке двух просек и увидел Адама Викторовича, занятым несколько необычным делом.
Старик сосредоточенно рассматривал муравьиную кучу. Снег вокруг нее был аккуратно расчищен. Адам Викторович сидел на маленькой, видимо, специально принесенной скамеечке. Он был так увлечен, что и не заметил подошедшего Ивана Ермолаевича. А тот, боясь испугать Красноперова и не зная, как начать разговор, остановился в нерешительности.
Воспользуемся этими минутами молчания и скажем несколько слов о прошлом Адама Викторовича.
Адам Викторович был ровесником Ивана Ермолаевича и учился с ним вместе в церковноприходской школе. Происходя из рабочей семьи доменщика горнового Виктора Красноперова, маленький Адам рано обнаружил любовь к знаниям. И его, не в пример старшим братьям, решено было учить «большой грамоте». Самым дешевым то оплате за право учения в те годы было духовное училище. Туда и отдали Адама, Духовное начальство не отказало Красноперову, надеясь воспитать попа — выходца из рабочего класса. Но Адам Красноперов не оправдал надежд стратегов от богословия. Кончив духовное училище, а потом семинарию, доучиваясь самоуком, он стал лесничим огромных лесных массивов, казенных заводских дач. Поселясь в одной из них, в Шайтановой даче, где стоял дом лесничества, он прожил в нем всю жизнь. В этом доме он живет и теперь.