Ни один человек в мире не знает моей радости от вида первых проблесков зарницы. Радости, которую испытываю я, садясь в постели и поворачивая лицо к высокому узкому окну с видом на белеющее восточное небо. Я сижу перед окном целый час, наблюдая за каждым мгновением рассвета. Тьма исчезает, превращаясь в серую тень, которая отступает со стен, пола и потолка, как медленно снимаемый чехол. Я почти ощущаю первое дыхание нового утра. Иногда я думаю, что влюблен в рассвет, как в женщину. И тот час, что я провожу с ним, почти так же прекрасен, как супружеская близость.
Я иду на работу, как на праздник, лишь бы выйти из узницы этой съемной квартиры на окарине Утрехта с видом на остроконечные черепичные крыши старого города. Страх грызет меня каждую ночь на протяжении почти всей моей сознательной жизни. Я знаю, что вы думаете. Такой человек, как я, давно уже должен был сойти с ума. Может быть это и так, но каждую ночь у меня есть ради чего жить. Я живу ради рассветов. Ради сотен и тысяч рассветов, которые мне еще отмерит жизнь. Мне советовали жениться, чтобы стать более человечным, более общественным. Но я знаю, что ни одна женщина не станет жить с человеком, который боится собственной тени.
Моя квартира - это небольшая гостиная, кухня и спальня, где я сплю. Гостиная и спальня соединены прямым коридором . Ровно на середине этого коридора находится ванная с туалетом. От моей кровати до этой точки идти ровно четыре с половиной метра. Это крошечное пространство оживает с наступлением тьмы. Я покрываюсь крупными каплями пота, раскусываю губы до крови и делаю каждый шаг по направлению к туалету так, словно меня ведут на казнь. Я пытаюсь идти вслепую, но тут сердце начинает биться так сильно, что мне кажется, оно вот-вот лопнет. Тогда я открываю глаза и становлюсь самым храбрым человеком на земле. В эти моменты я готов вцепиться голыми руками в любой воплощение Сатаны. Я делаю ещё шаг, рука дотягивается до выключателя и спасительный свет раздвигает тьму.
Я живу на двадцать третьем этаже, почти на самом верху. Я мог бы спать и в гостиной, но мне жизненно необходимо, чтобы рядом находилось окно, в котором периодически появляется солнце. Окна в моей квартире есть только в кухне и в спальне. Наверное, это не очень умно - человеку с моей психикой селится на такой высоте. Но мне нравится эта высота. Мне кажется, что так я ближе к свету.
История, к которой я вас подвожу, случилась на исходе лета, спустя четыре месяца, после моего заселения.
Перед сном я почти всегда смотрю телевизор и по привычке, которую мне вдолбили с детства, выключаю его перед сном. Однако в последнее время я начал ощущать острую тоску, когда мой ящик молчал. Однажды я решил не выключать его. Я разделся и лег. Было очень необычно слышать звуки голосов из гостиной. Дверь спальни оставалась открытой. Я никогда не закрываю эту дверь. Я не могу её закрыть по той причине, что любая закрытая дверь для меня скрывает Локту.
Я лежал и глядел в потолок. Мерцающий телевизор выстреливал длинными тенями, которые растягивались через весь коридор и воровато добирались до потолка моей спальни. Я лежал на спине и смотрел на подвижные тени. Серые пятна то сгущались, то рокировались, меняясь местами. В гостиной говорили мужчина и женщина – герои детективного фильма, который я уже видел. Я не помню, чтобы когда-либо испытывал такое умиротворение. Мои глаза начали закрываться… И тут, вдруг, телевизор смолк.
Я резко открыл глаза и уставился в потолок цвета сырой нефти. Такая густая тьма бывает всегда, когда резко выключаешь свет. Мои мысли тут же начали скакать друг через друга. Я отчаянно пытался придумать оправдание этому явлению, но мой мозг уже неумолимо утопал в вязком страхе.
- Локту… – прошептали мои побелевшие губы.
В спальне упала температура или мне так показалось. Я напряг зрение, стараясь разглядеть контуры огромного зеленого сейфа, который остался от древних обитателей этой квартирки. Квартирная хозяйка говорила, что они не выносят его потому, что никто не хочет за это платить, но если я буду настаивать, то грузчики обойдутся в сорок евро. Я сказал, что он мне не мешает. Со временем я привык к этой металлической громадине в углу. Сейф стал мне почти таким же родным, как телевизор. Ведь мои глаза поутру всегда сначала натыкались на него. И сейчас, во тьме, я старался увидеть своего старого друга, чтобы он успокоил мои нервы и сказал, что все хорошо, что это всего лишь слабые проявления маниакальной шизофрении. Да, я думаю, в клинике мне бы поставили именно этот диагноз. Но, боже, как далеко сейчас все доктора…