Изголовье моей кровати упирается в стену. По левую сторону - окно, выходящее на спящий Утрехт, по правую - высокий шкаф с тремя дверцами. Между кроватью и шкафом стоит тумбочка. На ней я держу фонарик с длиной ручкой. Он здорово помогает мне в моменты паники. В шкафу сложена зимняя одежда. Там ничего нет, я сто раз проверял этот шкаф с фонариком, но моя шизофрения не согласна со мной. За годы одиночества я привык рисовать своего Локту в каждом темном углу и сейчас, в неожиданно наступившей тьме, я почти слышу, как он дышит в этом высоком шкафу с зимней одеждой.
Через целую вечность, которая умещается в двух секундах, я поворачиваю голову к шкафу. Я стараюсь дышать глубоко, смотрю в темную щель между створками дверей. Моя рука словно налилась свинцом, но я толкаю её вперед, чтобы взять фонарик с тумбочки. Пока рука совершает длительное путешествие к тумбочке, мне кажется, что я вижу, как тьма в щели между дверцами шкафа меняет оттенки, создавая иллюзию тайного движения. Я хватаюсь за фонарик, резко включаю его. Луч света мгновенно прорезает жирные слои темноты. В свете фонарика, который проникает в щель шкафных дверей, я вижу край драпового пальто. Мне кажется, оно покачнулось. Я знаю, что уже не смогу уснуть в эту ночь. Мне нужно проникнуть внутрь шкафа и удостоверится, что там никого нет. Я двигаю тело к краю постели и скоро с грохотом падаю на пол. Этот грохот на время приободряет меня. Моя рука тянется к двери шкафа, дыхание учащается, пальцы проходят в щель и оказываются внутри...Я замирю, чтобы отдышаться. Секунды-вечности безжалостно растягивают полотно моего воображения, куда страх льёт густую гуашь, которая рисует образ вечного преследователя.
Локту…
Я готов к тому, что мои пальцы откусят, отгрызут, схватят. Но ничего не происходит. Я хватаюсь за край двери, тяну её на себя. На какое-то призрачное мгновение я умираю, но передо мной только шуба, плащ, пальто и зимние сапоги внизу. Внутреннее пространство шкафа довольно вместительное и один дальний угол по-прежнему не обследован. С отчаянием самоубийцы я кидаюсь в шкаф, встаю там на колени. В лучах искусственного света кружится домашняя пыль. Ничего.
Меня накрывает минутное облегчение. Эта схватка с Локту осталась за мной. Я упираюсь спиной к задней перегородке шкафа и позволяю себе расслабиться. Мое счастье так же мимолетно, как юношеская любовь. Не проходит и трех секунд, как я слышу в квартире чьи-то шаги. За всю свою срамную, истерзанную жизнь у меня еще не было таких четких галлюцинаций. Но галлюцинации ли это?
Мое сердце отбивает бешенные бонго ритмы. Я не в состоянии встать. Я даже не в силах поднять фонарик. Я боюсь быть обнаруженным и поэтому выключаю его. Шаги приближаются из гостиной. Я дышу очень часто, но беззвучно. Мышцы натянуты до предела. Но вот шаги замирают. Совсем рядом. Где-то у входа в спальню и….И появляется новый, совершенно неожиданный звук. Это звук тяжелого заржавевшего механизма. Как будто кто-то запустил огромные зубчатые шестеренки. Я сразу же пытаюсь понять, что это и вспоминаю о сейфе. Я почти рад этой догадке. Вероятно, ко мне просто забрался вор. Я уже хочу объявить о своем присутствии, но тут шестеренки прекращают крутиться. Я напрягаю слух, ожидая, что будет дальше и в эту самую секунду не до конца закрытые дверцы шкафа резко захлопываются перед моим носом. От страха я пускаю струю мочи. Она растекается по ногам стыдливой теплотой.
- Что вам надо!? – кричу я безумным голосом, но не могу встать с места.
Мой голос, звонкий и резкий, почти женский, исчезает в моменте прошлого. Я уже не знаю, кричал ли я или мне это вообразилось. Но тут приходит ответ. Спустя минуту или около того я слышу в спальне отвратительно вязкий, всепроникающий, глубокий бас.
- Мне…
нужен….
ты….. – слова вываливаются наружу, как непереваренная еда.
Я наваливаюсь на дверцы, но они не открываются. Кто-то или что-то держит их с той стороны. Я начинаю хныкать, бить по двери, умаляя не трогать меня и оставить в покое. Мои удары беспорядочны и слепы. Я несу какую-то околесицу про то, что умею говорить. Что Локту не должен приходить ко мне. Он приходит только к детям, которые не умеют говорить.