Хотя Персидская империя была основана Киром Великим и расширена Дарием, она стала по-настоящему великой только благодаря Артаксерксу Мнемону II, этому — по мнению его современников, а позднее и историков — слабому, восприимчивому, изнеженному и поначалу деликатному и великодушному человеку, которого первоначально на его родном языке звали Отаксакой, а затем греки называли Артацесом, и который долго не мог оправиться от того, что ему пришлось похоронить евнуха Тиридата, юношескую любовь своей юности, перед
— как, возможно, заметил Геродот, — у него был шанс выйти из детства; его горе было так велико, что он приказал принять и практиковать глубочайший траур по всей империи, в котором его мать, в
надежды положить этому конец, бросила все свои силы на создание брачного союза, благоприятного для Империи, посредством которого она также хотела помешать ему, Артацесу, занять трон, ибо в ее сердце — если в случае Парисатиды мы вообще можем говорить о таком понятии, как сердце —
она предназначала трон своему второму ребенку, но тщетно, ни один из ее планов не осуществился, ибо ей пришлось увидеть, как ее любимец, страстный Кир Младший, созданный для правления, умер в Кунаксе, и это был именно презираемый первенец, а затем снова вавилонская блудница, назначенная для брака, не только не затруднила восхождение Артаксеркса II на престол, но фактически прямо ускорила его, ибо эта проклятая чужеземная змея, как называла ее Парисатида в кругу своих ближайших почитателей, стала настолько популярной практически с самого первого своего публичного появления, когда в процессии за своим мужем-императором она смогла принять участие в большом празднестве, посвященном Ахура Мазде, что народ хотел немедленно увидеть ее на троне царицы, и там они ее увидели, потому что император хотел видеть ее там же, и мидийские волхвы возложили корону на ее голову, и она стала Великой Царицей могущественной Империи, и она стала также той для которой император одним быстрым ударом мог забыть свою утрату по Тиридату, ибо достаточно было взглянуть на Вашти, и он был околдован; Парисатида испробовала против нее все, что только было в человеческих силах, воспользовавшись услугами жен, уединенных в зенане, в частности, ревнивой ионийки Аспарии, отодвинутой на серый фон зенаны из-за Вашти; она использовала все махинации зенаны-интриг, она использовала жрецов веры Мардука и жрецов, выступавших против веры Мардука, а также так называемые «мужские общества», созданные для сопротивления самодержавию Ахура Мазды, а также антипатии зороастрийских жрецов, которые отвергали эти «мужские общества»,
она все перепробовала, но безрезультатно, ее первенец, и не высокородный, был ослеплен вавилонской красавицей, которая
восседала на троне и носила корону на своих прелестно вьющихся льняных волосах, как будто она всегда восседала на этом троне, и как будто эта корона всегда была предназначена для нее; проще говоря, ничто не могло коснуться ее, ничто во всем дарованном Богом мире, положение Вашти становилось все более прочным, параллельно с Империей, которая, в свою очередь, только укрепляла положение Великой Царицы, поскольку она росла и становилась все более могущественной, никогда не было Империи таких размеров во всем мире в пределах досягаемости разума, кроме того, жители Империи наслаждались великим миром после великих войн, который они приписывали личным талантам Императора, считая это равным доказательством того, что верховное Божество Небес, Ахура Мазда, было счастливо видеть Великого Царя на троне; короче говоря, Вашти казалась неуязвимой; Царица-мать томилась в своих покоях, обезумев от бессилия своей ярости, только теперь будучи в состоянии верить, что произойдет что-то, что приведет к концу — как это обычно и случалось —
к этому тошнотворному миру в Империи и этому плачевному роману в царском дворце, она смотрела на Великого Царя, который становился все толще, и ее осаждали раскалывающиеся головные боли, она смотрела на сияющую вавилонскую шлюху, и ее тошнило, но в настоящее время она ничего не могла сделать, просто продолжать смотреть, сказала себе Парисатида между головной болью и тошнотой, однажды и этому придет конец, потому что Ахура Мазда на небесах пожелал этого, и так оно и случилось, и ее ожидание и ее мучения не были напрасны, ибо конец наступил, так легко, так самоочевидно, что она сама, Парисатида, была удивлена больше всех, когда услышала после окончания официального празднования восшествия монарха на престол, что Великого Царя даже самые близкие его преданные считают неспособным на самые пустяковые решения, и слух начал распространяться также в покоренных провинциях, что Император слаб; Артаксеркс мог бы разрешить все, что угодно, но не это,