Она происходит из мира, где правит вечный голод, поэтому утверждать, что она охотится, означает, что она участвует во всеобщей охоте, ибо повсюду вокруг каждое живое существо нападает на свою предписанную добычу в вечной охоте: нападает на нее, нападает на нее, приближается и хватает ее, хватает ее за шею, ломает ей позвоночник или ломает ее пополам, затем щиплет ее, обнюхивает ее, облизывает ее, прокалывает ее, сосет ее, опустошает ее, обнюхивает ее, кусает ее, глотает ее целиком и так далее; поэтому и птица пребывает в неисчерпаемости охоты, принужденная к цели охоты, потому что таким и только таким образом она может получить пропитание в этом вечном голодании, в обязательной охоте, распространяющейся соответственно на всех: охота здесь исключительно, или, скорее, в этом особом случае, обогащена также и другим значением —
как птица занимает свое место, то есть как она опускает ноги в воду и, так сказать, застывает: значение, которое это слово обычно не передает, и поэтому, цитируя знаменитые три предложения Аль-Захада ибн Шахиба, теперь с большей сложностью: «Птица летит домой по небу. Кажется, она устала, у нее был трудный день. Она возвращается с охоты, на нее охотились»; что ж, нам нужно как-то это изменить, немного сместив акцент; что хотя у нее была прямая цель, у нее не было отдалённой, она существовала в пространстве, в котором любая отдалённая цель, любая отдалённая причина были по сути невозможны, тем не менее, делая тем плотнее переплетение
непосредственные цели и причины, из-за которых он был отброшен и от которых однажды он обязательно погибнет.
Однако его единственный естественный враг — человек.
— существо, изгнанное в повседневные чары Зла и Лени там, на набережной, — не наблюдает за ней, как по тропинкам, выгравированным в пыли по обе стороны русла реки прямо сейчас, оно идет, бегает трусцой, едет на велосипеде домой или от нее, или, соответственно, просто сидит на скамейке, проводя там свой обеденный час со своими нигири — то есть рисовыми треугольниками, завернутыми в водоросли, купленными в ближайшем 7-Eleven, — не сейчас оно ее наблюдает, не сегодня; может быть, завтра или в другое время, если будет какая-то причина; но даже если бы кто-то смотрел, птица даже не обратила бы на нее особого внимания, она привыкла к людям на набережной, так же как они привыкли к большой птице, стоящей посреди мелководной реки; Сегодня, однако, этого не происходит ни на одной из сторон реки, никто не обращает внимания на другую, хотя кто-то мог бы заметить, что вот она, посреди Камо, вода почти доходит ей до колен, отсюда и действительно довольно мелкая плотина, усеянная небольшими травянистыми островками, отсюда и действительно своеобразная, если не самая причудливая река на земном шаре, и птица просто стоит, не шевелясь, ее тело вытянуто вперед, ожидая ошеломляюще долгие минуты дневной добычи, вот уже десять минут, затем проходит еще полчаса; в этом ожидании, внимании и неподвижности время жестоко тянется, и все же она не двигается, стоит точно так же, в точно такой же позе, ни одно перышко не дрожит, она стоит, наклонившись вперед, ее клюв согнут под острым углом над зеркалом журчащей воды; никто не смотрит, никто не видит его, и если его не видно сегодня, то его не видно целую вечность, невыразимая красота, с которой он стоит, останется скрытой, неповторимое очарование его царственной тишины останется невоспринятым: здесь, с ним, среди Камо, в этой неподвижности, в этом снежном
белая напряженность, что-то теряется, даже не имея возможности появиться, и не будет никого, кто засвидетельствовал бы признание того, что именно оно придает смысл всему окружающему, придает смысл вращающемуся, бурлящему миру движения, сухому, палящему зною, вибрациям, каждому кружащемуся звуку, запаху и картине, потому что это совершенно уникальная особенность этой земли, непреклонный художник этого пейзажа, который в своей эстетике непревзойденного
неподвижность,
как
то
выполнение
из
непоколебимое художественное наблюдение возвышается раз и навсегда над тем, чему оно придает смысл, возвышается над ним, над неистовой кавалькадой всех окружающих вещей и вносит своего рода бесцельность — и прекрасную —