- Привет? - Я окликнул ее, когда вошел.
- Пол? - позвала она со стороны кухни. По ее голосу я понял, что она чем-то недовольна. - Где пресс для приготовления панини?
Я застонал. Я не хотел видеть выражение ее лица, когда скажу, что все продал. Вместо этого я пошел в спальню и начал переодеваться.
- Пол? - снова позвала она. Она была все ближе.
Может, мне удастся сбежать через окно.
- Пол? - позвала она, на этот раз из-за двери спальни. - Ответь мне. Где мой пресс для панини?
- Твой пресс для панини? - Спросил я, бросая грязную рубашку в корзину для белья. - Если он твой, то он должен быть у тебя дома. - Я сдернул чистую рубашку с вешалки в шкафу. - Или, может быть, у Ларри.
- Не будь умником, Пол. Я зашла забрать его, а его нет.
- Я его продал.
- Ты что?
- Ты меня слышала. - Я начал расстегивать брюки, но остановился и уставился на нее. – Не возражаешь? Я пытаюсь переодеться.
Она закатила глаза.
- Дай мне передохнуть. Как будто я никогда не видела тебя без штанов.
Конечно, это было правдой, но меня все равно раздражало, что она стояла там и смотрела на меня, скрестив руки на груди. Я взял свои брюки и пошел в ванную, захлопнув за собой дверь.
- А что насчет всего остального? - спросила она из-за двери. - Машинка для приготовления капучино и хлебопечка?
- Их я тоже продал.
- Ты не имел права так поступать, Пол. Это были мои вещи!
- Твои вещи? - Я закончил переодеваться и открыл дверь, чтобы встретиться с ней лицом к лицу. - Твои вещи? Они пролежали здесь несколько месяцев! Ты оставила их здесь, Стейси. Точно так же, как оставила меня.
Это застало ее врасплох, но только на секунду.
- И все же...
- Ты оставила меня здесь, в этом дерьмовом доме, чтобы я платил за аренду, которую едва покрывает моя зарплата. Ты переехала к Ларри. Одному богу известно, как долго ты трахалась с ним, прежде чем, наконец, ушла. А теперь, ты приходишь ко мне домой и открываешь дверь ключом, который должна была оставить, и говоришь, что я «не имел права» продавать твой ебаный пресс для панини? Пресс для панини, который я купил тебе на нашу годовщину?
Она отступила на шаг, ее рот от удивления слегка округлился. За все годы, что мы были вместе, я никогда так не злился на нее, как в тот момент. Я не был уверен, что когда-либо в жизни был так зол.
- Я сейчас ухожу, - сказал я ей. - И ты тоже. И я советую тебе оставить свой ключ здесь, потому что в следующий раз, когда я приду домой и застану тебя тут без моего разрешения, я вызову полицию.
- О, твою мать, Пол. Как ты смеешь!
- Если ты хочешь чего-то еще, - сказал я, - чего-то, на что, по твоему мнению, ты действительно имеешь право, лучше забери сейчас. В противном случае, убирайся нахуй.
К моему удивлению, она не стала спорить. Она взяла одну вещь из кладовой: фритюрницу для индейки. Я был уверен, что это была скорее попытка позлить меня, чем потому, что ей этого хотелось.
Она оставила свой ключ на кухонном столе.
Я должен был чувствовать себя победителем, но я не чувствовал себя таковым. Я был в бешенстве, но бурундук заламывал руки, призывая меня побежать за ней и извиниться. Я был почти готов это сделать, но то, что я увидел, когда, наконец, открыл входную дверь, все испортило. Билл был у себя во дворе. Он повесил странный маленький декоративный крючок. На нем висел яркий флажок с надписью «С праздником Четвертого июля». Он стоял на обочине и разговаривал с Велмой.
Только ее звали Лоррейн.
- Это настолько мило, насколько возможно, - услышал я ее слова, хотя она смотрела прямо на меня, ее щеки горели от торжества, когда она приводила в порядок своего нового фаворита конкурса. - Если ты поставишь еще несколько цветов у крыльца и, может быть, купальню для птиц...
- Отличная идея, - сказал он.
Она пошла дальше, а Билл смотрел ей вслед, слегка подпрыгивая. Он оглянулся на меня. Он практически злорадствовал.
Черт бы побрал Билла с его миленьким флажком и гребаным конкурсом на лучший газон. Я не сомневался, что к воскресенью у него будет купальня для птиц. И что же было у меня?
Я посмотрел на свою лужайку, которая вдруг показалась мне гораздо менее привлекательной, чем раньше.
Все, что у меня было, это уебищная «Детройтская ромашка» и чертов одноногий цыпленок.
- Я же сказал тебе, забери все, что считаешь своим, - пробормотал я.
Потребовалось немало усилий, чтобы втиснуть цыпленка на заднее сиденье моего старого «Вольво», его голова, или макушка, или что там еще торчало из заднего окна, как у бешеной собаки. Билл наблюдал за мной со своей лужайки, слегка нахмурившись. Я действительно не знал, что, по-моему, я делал с этой чертовой штукой. Я знал только, что хочу, чтобы она исчезла.
Этого казалось достаточно, пока я не протиснулся в дверь ломбарда Эла, с трудом удерживая эту штуку на плече. Она была чертовски тяжелой.
- Что это за хрень? - Спросил Эл, когда я поставил ее на пол. Моджо подбежала, чтобы разобраться. Я почти надеялся, что она на это пописает.
- Это искусство, - сказал я.
- Только в Хактауне. - Он приподнял брови и почесал в затылке, и я заметил, что волосы у него влажные, как будто он только что принял душ. - Я знаю, что приютил эту чертову собаку, но не уверен, что смогу взять это чудовище.
- Мне все равно, что ты с этим будешь делать, - сказал я. - Я просто не хочу видеть это каждый день.
Он поджал губы, как будто обдумывая это.
- Хорошо, я что-нибудь придумаю. - Он улыбнулся мне. - Ты готов идти?
- Конечно.
Он снял с крючка у себя за спиной яркий кусок ткани, похожий на гигантскую сумочку. Он надел его через голову.
- Что это? – спросил я.
- Это детский слинг. Пару лет назад я думал открыть детский отдел. Оказалось, что никто не хочет покупать детские вещи в ломбарде. У меня все еще валялось это.
Он свистнул Моджо. Она подбежала к нему и ловко вскарабкалась по лестнице из стереооборудования на столешницу. Эл расстегнул ремень, и она забралась внутрь. Немного повозившись и поворочавшись, она, наконец, устроилась. Из-под повязки торчала только ее голова. Она радостно запыхтела, глядя на него.
- Ты выглядишь нелепо, - сказал я.
- Это говорит мужчина с одноногой курицей.
Он был прав.
Я подождал, пока он закроет дверь, и последовал за ним по улице.
- Что тебя так взбесило? – спросил он.
- Неужели это так очевидно?
Он пожал плечами.
- Стейси заходила.
- Ах, - вздохнул он. – Это все объясняет.
Остаток пути мы молчали. Наконец, он завел меня в маленький темный бар.
- Еда здесь лучше, чем ты можешь себе представить, - сказал он. - Но давай поедим на улице. У них отличный внутренний дворик сзади.
- Собаки не допускаются, - крикнул бармен, когда Эл проводил меня мимо.
- Приятно слышать, - сказал Эл. Но он не остановился, и бармен махнул ему рукой. У меня сложилось впечатление, что он не ожидал, что Эл обратит на это внимание.
Внутренний дворик был обнесен оградой из кованого железа. Эл выпустил Моджо из рук. Там было четыре столика, за одним из которых сидели две женщины, которые сразу же взбесились из-за собаки.
- Бармен сказал, никаких собак, - забеспокоился я.
- Я знаю владельца, - сказал Эл. - Он не будет возражать.
Я и не подозревал, насколько проголодался, пока не начал просматривать меню. Все казалось вкусным.
- Не угостишь ли меня пиццей? – спросил я Эла.
В его глазах заплясали искорки, и он подмигнул мне.
- Я сделаю все, что ты захочешь.
Я покраснел и опустил голову. Подошла официантка, избавив меня от смущения. Я заказал пиццу, а Эл заказал напитки - кока-колу для себя и ром с колой для меня.
- Пусть приносят, - сказал он официантке. - У моего друга был плохой день.