Я был так смущен. И опустошен. И пуст.
И печален.
Я был готов к тому, что Эл высадит меня у обочины, но он припарковал свою машину, заглушил двигатель и подошел к моей двери, прежде чем я успел сообразить, как ее открыть. Он обнял меня за плечи, помогая подняться по дорожке.
Мне стало еще грустнее.
- Что это, черт возьми, такое? - спросил он, кивая на «Детройтскую ромашку».
- Произведение искусства. - Я нахмурился. - Оно слишком тяжелое, иначе я принес бы его в твой ломбард.
- Слава Богу. - Он сжал мой локоть. - Пойдем, милый. Давай, отведем тебя внутрь.
Он вошел в дом вместе со мной, все еще не отходя от меня, как будто он был моей матерью, что снова разозлило меня.
- Мне нужно в ванную, - сказал я, высвобождаясь и направляясь туда, не дожидаясь, что он скажет. Я предполагал, что он уже уйдет, когда я выйду. Мне действительно нужно было сходить в ванную, но я потратил время на то, чтобы ополоснуть лицо водой и почистить зубы, решив, что сразу отправлюсь спать. Затем, я на несколько минут присел на крышку унитаза, погружаясь в свое замешательство и страдание и давая Элу достаточно времени, чтобы выбраться.
Когда я вышел из ванной, машина Эла все еще стояла у обочины, но его не было ни на кухне, ни в гостиной. Я нашел его в своей спальне. Он стоял у моей кровати, держа в руках кольцо Стейси, и на его лице было странное выражение.
- Почему ты никогда его не приносил? Я мог бы дать тебе за него гораздо больше, чем за все эти кухонные принадлежности.
Я пожал плечами, глядя на кольцо в его длинных смуглых пальцах. Мне никогда не приходило в голову попытаться продать его. Почему-то я предполагал, что оно всегда будет ждать ее здесь.
Он положил кольцо на ладонь и взвесил его, словно проверяя на вес. Он посмотрел на меня снизу вверх. В его глазах была настороженность.
- Ты все еще любишь ее?
- Я не знаю. Я думал, что знаю, но... - Я пытался сбросить с себя туфли, что было значительно сложнее, чем обычно. Я позволил своим словам затихнуть, сосредоточившись сначала на одном, потом на другом.
- Но что? - подсказал он.
- Может быть, прошло много времени с тех пор, как я любил ее. - Мне пришлось держаться за изножье кровати, пока я снимал носки. - Мне нравилась та жизнь, которую мы должны были прожить.
- Что ты хочешь этим сказать?
Я не мог ответить. Я не мог рассказать ему о планах, которые мы со Стейси строили: о моей ветеринарной практике, о том, как она продает свои работы. О покупке дома. О рождении детей. О радости моей матери, когда она станет бабушкой. Утром поиграть в теннис с друзьями, а после обеда - коктейли. Мистер и миссис Хэннон. Обычная жизнь. Это то, чего Стейси всегда хотела.
- Пол?
Это было уже слишком. Пустота угрожала поглотить меня, и я сильно заморгал.
- Забудь, что я это сказал.
Он не ответил, а я не осмелился взглянуть на него. Я все равно не смог бы прочесть выражение его лица. Я стянул с себя рубашку и бросил ее на пол, затем штаны. Я хотел лечь в постель и поскорее покончить с этим днем. Я больше не хотел об этом думать.
Стейси всегда была той, кто заправлял постель. С тех пор, как она уехала, в ней не было порядка. Одеяла были свалены в кучу в изножье кровати. Разбирать их теперь казалось непосильной работой, поэтому я лег без них, в одних трусах, и постарался не думать о кольце в руке Эла или о том, что оно когда-то символизировало.
- Я так понимаю, ты собираешься спать.
- Да. - Может быть, когда я проснусь, я не буду таким неудачником.
Он долго колебался, потом спросил:
- А ты не боишься, что я начну к тебе приставать?
Я закрыл глаза и сказал себе, что резь в них - всего лишь следствие алкоголя. Это не имело никакого отношения к тому, что я был отвергнут после того, как выставил себя дураком на публике, перед Элом. К тому, чтобы быть отвергнутым Элом. Всеми в моей проклятой жизни.
- Не могу представить, что ты в таком отчаянии.
Он не ответил, но секунду спустя я почувствовал, как кровать зашевелилась.
Я открыл глаза и увидел, что он нависает надо мной, оседлав мои ноги, опираясь на левую руку, чтобы заглянуть мне в глаза. От того, что я там увидел, у меня перехватило дыхание.
- Так ты думаешь? Что я должен быть в отчаянии, чтобы хотеть тебя?
Его взгляд был таким пристальным, и я мог поклясться, что чувствовал тепло, исходящее от его тела. Бурундук отчаянно тараторил, но из-за алкоголя он казался очень далеким. Новый голос, однако, начал мурлыкать.
- Я терплю неудачу во всем, - сказал я, пытаясь вернуть нас на более привычную почву.
Он даже глазом не моргнул.
- Нет, не во всем.
- Я всегда на втором месте. Я не ветеринар, я секретарь ветеринара. Я второй кандидат Стейси. Я даже занял второе место в этом чертовом конкурсе на лучший дворик.
Он улыбнулся. Нежная теплота в его глазах облегчила боль в моей груди, и если бурундук все еще стрекотал, я его больше не слышал.
- Единственное, что с тобой не так, это то, что ты уверен, что с тобой что-то не так.
Я не ответил. Я мог только смотреть на него - на его смуглую кожу и мягкие, полные губы. Я сомневался, осмелюсь ли прикоснуться к нему. От одной мысли об этом у меня восхитительно и чувственно заныло внизу живота. На нем все еще была одежда, и мне вдруг больше всего на свете захотелось снять ее. Я подумал о том, каково это - чувствовать тяжесть его тела на себе, и от этой мысли у меня вырвался громкий стон.
Он улыбнулся. Правой рукой он коснулся моей щеки. Он провел большим пальцем по моим губам, и это пробудило что-то внутри меня. Что-то, что слишком долго дремало. Это разожгло кровь в моих жилах. Это причинило мне боль.
Он снова коснулся моих губ подушечкой большого пальца, и я всхлипнул.
- Ты чистый, милый и щедрый до невозможности.
Я мог бы возразить, если бы не был так сосредоточен на его ласках и взгляде. Он провел кончиками пальцев по моей шее, по ключицам, заставляя мое сердце учащенно биться. Медленно - очень медленно - он провел пальцами по центру моей груди.
- В тот день, когда мы ели замороженный йогурт, ты положил мне в рот ложку, и все, о чем я мог думать, было: «Если бы я поцеловал его сейчас, вот каким он был бы на вкус». - Он поцеловал меня в щеку. - Я был так близок к тому, чтобы поцеловать тебя тогда, но ты бы мне не позволил. - Он поцеловал меня в шею. - Ты даже не представляешь, как сильно я хочу тебя.
Я не понимал, как это могло быть правдой, но в тот момент мне было все равно. Его прикосновения были такими приятными. Я был полностью возбужден. Более того, я был уже пугающе близок к оргазму. Я не был уверен, как мне удалось так быстро перейти от слез к оргазму, но больше всего на свете я хотел увидеть, куда он меня заведет.
Он погладил мой живот кончиками пальцев.
- У тебя потрясающая кожа, такая гладкая и белая. Я всегда думаю только о том, как бы прикоснуться к ней. - Он наклонился и поцеловал меня в ключицу. - И пробовать на вкус. - С мучительной медлительностью он провел пальцем вниз по моему животу. - Ты даже мягче, чем я себе представлял.
Я снова застонал, сопротивляясь желанию выгнуть бедра навстречу ему. Так или иначе, ожидание было приятно. Он провел большим пальцем по моему пупку. Пытаясь справиться с волнением в паху, я плыл по волнам, пока у меня не осталось другого выбора, кроме как поддаться непреодолимому желанию прижаться к нему.
- Ты ни для кого не второй, Пол. По-моему, нет. Я думаю, ты прекрасен и внутри, и снаружи.
Он опустил руку ниже, задев пояс моих трусов, провел по бедру, щекоча чувствительное местечко, где бедро переходит в пах, и я задрожал. Это было похоже на наш первый поцелуй, только на этот раз это не было притворным. Это было настоящим. Или, по крайней мере, казалось настоящим, и я никогда, ни за что не хотел, чтобы это прекращалось. Внутри меня словно полыхал огонь, каждая ласка причиняла мне боль, каждая точка была чувствительнее предыдущей. Это было самое удивительное, что я когда-либо испытывал.