Мать Ньюмора сетовала, что давно бы пора сменить механическую прислугу, что их роботы вконец обветшали и разладились: просто стыдно, когда приходят гости.
– Пойми, дорогая, что я слишком редко бываю дома, – неизменно отвечал на это Ньюмор-старший. – И потому каждый раз, возвращаясь из Пространства, я мечтаю застать все, как было, – разумеется, в той мере, в какой это возможно пред ликом беспощадного времени. В полете я думаю о тебе, о Ньюме, о Линде и представляю вас такими, какими видел вас в предыдущий свой прилет на Землю. И мне не хочется, чтобы в доме что-то менялось по твоей воле. Я хочу, чтобы гнездо, в которое я возвращаюсь, оставалось прежним. До последнего цветка на клумбе, до последней скамейки, до последнего винтика.
– А Роб тут при чем?
– Роб – частица дома, почти частица семьи. Он вынянчил меня на своих клешнях. Как же я могу сдать его на слом?
– Ясно… – вздыхала жена и переводила разговор на другую тему.
Линда и Ньюм молчали, ожидая, пока «статуя командора» соберет остатки фарфора и уберется наконец из комнаты. Действовал робот медленно, временами настывал на несколько секунд в нелепой позе, однако – надо отдать ему должное – работал тщательно.
Закончив работу, Роб повел глазами-фотоэлементами по просторной комнате, поднялся с колен и вдруг двинулся в угол. Ньюм попытался было преградить ему путь, но робот обманул мальчика. В углу робот подобрал последний осколок, заброшенный туда Ньюмором, и зашаркал к выходу, покачиваясь на ходу.
Ньюмор-младший придирчиво оглядел пол, но не обнаружил на нем ни крошки фарфора.
– Поздравляю тебя, Рыжик, – с некоторой торжественностью произнес Ньюм, когда дверь за роботом захлопнулась. – Ты выдержала испытание.
– Какое еще испытание? – недоверчиво переспросила Линда, все время ожидавшая от Ньюма подвоха.
– На верность!
– Тоже мне, испытатель нашелся!..
Он взял ее за руку, Линда мучительно, до корней волос покраснела.
– А знаешь, рыжим идет, когда они краснеют…
Она вырвала руку и выбежала. Но негодный мальчишка успел ей отвесить такую увесистую затрещину, что из ее глаз хлынули слезы. Неожиданно щипая ее – и пребольно – Ньюмор знал, что она на него ни за что не пожалуется.
Каждый раз Линда старалась найти оправдание его поведению. Ясно, голова юноши занята другим. Он такая умница, дифференциальные уравнения щелкает, как орехи. Не обращает на него внимания? Ясное дело, его время уходит на более важные вещи. Толковал же он как-то, что природа человека слишком несовершенна, и задумал в будущем… убрать этот изъян.
– Я хочу в каждом человеке отделить плохое от хорошего.
– Как же ты это сделаешь?
– Есть у меня идейка.
– Расскажи, Ньюм, – попросила она, чтобы не дать угаснуть разговору.
И он начал увлеченно рассказывать ей про полушария головного мозга, хромосомы, частицы и внтичастицы, пока бедняжка Линда не почувствовала, что голова ее решительно отказывается понимать что-либо.
Почувствовал это и Ньюмор и, улыбнувшись, произнес:
– Знаешь, Рыжик, твоя голова напоминает камеру Вильсона.
– Что это за камера?
– Видишь ли… Когда эту камеру включают, она наполняется туманом!..
Линда не обиделась: ясно ведь, парень не думал обидеть ее.
Она с горечью поняла, что девушке нужны и красота, и богатство, а нее нет ни того ни другого. И она ушла из дома Ньюморов, окунулась в самостоятельную жизнь. Ей повезло – почти сразу она нашла место продавщицы в универсальном торговом комплексе ВДВ – «Все для всех».
С Ньюмором они иногда встречались, но эти встречи носили случайный характер. Он объяснил ей, что занят все той же задачей улучшения природы человека. Эксперименты стоят чрезвычайно дорого, денег не хватает. Линда, вспомнив про «камеру Вильсона», расспрашивать об опытах не стала, но робко предложила ему все свои скудные сбережения. Когда она назвала сумму, Ньюмор улыбнулся.
– Ты с работы? – спросил он.
– Да.
– Идем лучше, в кафе посидим, чем решать финансовые проблемы.
Сидя за столиком, она подумала, что теперь дороги их разошлись.
У Ньюмора своя жизнь, свои заботы.
А у нее есть Арбен.
Когда они вышли на улицу, уже стемнело, и стены домов начали светиться.
– Мы не виделись целую вечность, Рыжик, – сказал Ньюмор.
– Не вечность, а чуточку меньше: четыре месяца, – уточнила Линда. Она обратила внимание, что со времени их последней встречи он побледнел и осунулся. «Не щадит себя в работе, – подумала она. – И нет небось женской заботы…».
– У меня горе, Линда. Большое горе, – сказал он, – мама умерла.
– Давно?
– Вскоре после того, как мы с тобой виделись.
– Болела?
– Она очень тосковала по погибшему отцу, и это свело ее в могилу. Если бы можно было ее избавить от этой тоски, от воспоминаний, она могла бы еще долго жить.
– Разве это можно – избавить человека от воспоминаний?
– Надеюсь, что да. Над этим я сейчас работаю. Отделить от человека все, чего он сам хотел бы, разделить его как бы на два полюса…
– Тебе надо отдохнуть.
– Некогда.
– Ну, придумай что-нибудь сногсшибательное.
– Например?
– Женись.
Ньюмор внимательно посмотрел на нее и улыбнулся. Они шли по узенькому скверу, стиснутому громадами домов.
– Мы с тобой не пара, Рыжик, – сказал он. – Разве ты этого до сих пор не поняла?
– Я не себя имею в виду.
– Да? А кого же?
– Мало ли девушек на белом свете.
Помолчали.
– Видишь ли, Рыжик. Дело в том, что я обручен.
– Что же ты раньше не сказал?
– Думал, ты знаешь.
– Откуда мне знать? – пожала плечами Линда. «Брачный курьер» я не выписываю. И кто же она, эта счастливица?
– Наука.
Так он всегда. Только начнешь о чем-нибудь серьезном – сразу на шутку сворачивает…
– А как твой новый знакомый, о котором ты в прошлый раз рассказывала? – перевел Ньюмор разговор на другую тему.
– Арбен?
– Ну да. Который стихи пишет, поэт, – пояснил Ньюмор.
– Арбен не поэт, а импровизатор.
– Не все ли равно? – махнул он рукой. Главное, чтобы работа ладилась. Как у него дела? Кажется, он в Уэстерне работает?
– Плохо, – вздохнула Линда. – Я просто в отчаянии. Если так дело пойдет – его выставят. Знаешь сам, Уэстерн шутить не любит.
К удивлению Линды, физик живо заинтересовался Арбеном.
– С этого места подробнее, – попросил он.
– Нервный он, плохо спит, плохо ест. Со всеми на ножах, все у него враги. Все из рук валится…
– Нервы – болезнь века. Человечество должно воздвигнуть золотой памятник тому, кто избавит его от расстроенных нервов.
– Вот и у Арбена эта самая болезнь века.
– А точнее?
Вместо ответа Линда открыла на ходу сумочку, вытащила записную книжку, полистала и, раскрыв на нужном месте, протянула ее ученому.
И Ньюмор, запинаясь на малоразборчивых словах, прочел:
– Ты пишешь стихи? – удивился Ньюмор. – Вот уж не знал, а ведь мы с тобой пуд соли съели.
– Это стихи Арбена.
– Импровизация?
– Ну да.
– И о ком эти стихи?
– О себе… Послушай, Ньюм, помоги ему, – попросила она, пряча записную книжку.
Он задумался и ничего не ответил.
Переходя с одной бегущей ленты на другую, они ступили наконец на самую медленную и сошли с нее на улице, где жила Линда.
Узкая, чуть изогнутая в перспективе улица была застроена старыми домами, стоявшими друг к другу плотно, словно зубы в челюсти.
– Знаменитый ученый, а ездишь на ленте, как простой инженер, – съязвила Линда. – деньги-то у тебя появились, почему не купишь машину?