Жермена снова дала знак Бобино, и он ушел.
— Можете ли вы поговорить со мной? Вас это не слишком утомит? — спросила она тихо и серьезно.
— Да, Жермена! У меня нет жара, и мой ум сейчас совершенно ясен. Но скоро… да, скоро… сознание может снова помутиться.
— Мишель, скажите мне честно, как джентльмен и друг… почему вы хотели умереть?
— Честное слово, Жермена, не знаю. Что-то непреодолимо повлекло к этому. Я почему-то знал: так надо!
— Вас больше ничего не привязывает к жизни, Мишель?
— Ничего, Жермена… Ничего, по-моему.
— Несчастный!.. Проклинать жизнь… Терять надежду!.. Проклинать любовь! Имеете ли вы право так думать, вы, молодой, богатый, красивый, обожаемый…
— Обожаемый? Я-то, Жермена! Да я всю жизнь искал любви и не находил ее! Вы сами, Жермена, как вы ответили на мое признание? В любви, достойной вас, достойной вашей гордости… Я предлагал стать моей женой… Что вы тогда сказали? В моем сердце, говорили вы, не могут жить одновременно любовь и ненависть, и вы меня не любили, когда я умолял… А теперь я больше ни во что не верю, ни на что не надеюсь, ничего не прошу. Ах! Вы не знаете, что это такое — бессмысленная жизнь, жизнь без будущего, даже без надежды на завтрашний день!
Жермена покраснела, потом побледнела, не в состоянии вымолвить слова от стыда. Наконец она не смогла больше скрывать свой секрет и заговорила. Сначала нерешительно, потом все более и более твердо:
— Пока вы были богаты, я не хотела ничего вам объяснять. Я не хотела признаться даже самой себе в моем чувстве… Я не хотела вас любить… Мне это казалось невозможным… Вы — знатный, богатый, я — простая, бедная девушка из трудовой семьи. Непременно скажут, что у меня только корыстные намерения. Я боролась с собой. Изо всех сил! Но теперь, когда вы стали бедны, когда вам надо будет работать, чтобы на что-то жить… теперь я могу сказать все. Мишель, когда я говорила, что в моем сердце не могут жить одновременно ненависть и любовь… я лгала… И вам, и самой себе… Потому что я давно вас люблю… Люблю так, как, может быть, никто не был столь любим… Я открыла глаза там, в доме рыбака Могена… Вы спасли меня, рискуя собственной жизнью… Я увидала двоих у изголовья… вашего друга, художника Мориса, и вас, и вдруг меня словно что-то ударило в сердце. Мне показалось, что я знала вас всегда, что ваше лицо мне знакомо, что ваши глаза, с любовью смотревшие на меня, всегда смотрели так… И я забылась в жару и все время видела вас во сне. Я мучилась в бреду, а ваш образ был передо мной. Вы были рядом дни и ночи, смотрели с состраданием и нежностью, я видела, как в вашем взгляде появляется любовь. Болезнь отступила, завеса бреда растаяла перед моими глазами, я снова увидела ваш взгляд, устремленный на меня, но это был уже не сон, не видение… Все мое существо устремилось к вам… Я поняла, что любима… Да, любима! Я была готова открыть вам сердце и объятия в тот сладкий миг, наступивший после стольких страданий… Но тут передо мной предстал ужас реальности… Я вспомнила, что опозорена, обесчещена тем… бандитом… За один ужасный миг я вновь пережила адские муки, что вытерпела от мерзавца. Стыд, отвращение, отчаяние охватили меня. Да простит меня Бог — я желала себе смерти и была готова проклясть жизнь, спасенную вами. Мне подумалось, что я уже никогда не смогу ни слышать, ни говорить слова любви. Никогда вовек! Ненависть, дикая и упорная, охватила меня, я искренне поверила, что не люблю вас больше, ибо не имею права на любовь. Живя рядом с вами, окруженная нежной заботой и лаской, я поддалась чувству, уже не смела спрашивать сердце, люблю ли я, и все время с терпеливостью краснокожего ждала момента, когда смогу отомстить обидчику и любить вас, не испытывая стыда за прошлое. Ведь вы мне его простили…
— Жермена! Не говорите так! Моя дорогая, благородная мученица! — в волнении воскликнул Мишель. — Прощают только виновным, а вы — жертва!
— Пусть так!.. Но ведь вы даже не хотите помнить о моем позоре, и я всю жизнь останусь благодарной за такое великодушное забвение. Хотя я вас и полюбила с первого взгляда и любовь поразила меня, я скрывала ее до того дня, когда вы стали таким же бедняком. Не случись беды с вами, я бы никогда не сказала…
— Значит, я разорен, Жермена? — спросил князь, чуть улыбнувшись и в то же время поморщившись от боли.
— Разве вы этого не знаете?
— Честное слово! Не знаю. Последнее время у меня что-то неладно с головой. Это началось с тех пор… с тех пор… помогите вспомнить, но сейчас у меня голова совершенно ясная.
«Боже мой! Он ничего не помнит, — подумала Жермена. — Но моя любовь излечит его… клянусь!»