Мы двинулись в низину и — та-та-та-та-та-та — через котловину и справа в нас полетели трассеры. По крайней мере двадцать солдат NVA — АК, пулеметы, РПГ.
Мы тут же открыли огонь, и присели, оказавшись под трассерами. Но мы не могли отступать, потому что это означало бы направиться вверх по склону, под огнем противника. БА-БАХ! Разрыв РПГ. Мой первый магазин израсходован, я потянулся за гранатой, но моя рука нащупала пневматический гудок — я нажал на кнопку и держал целых пятнадцать секунд — Уаааа-аа-аа-аа-аа-ааааа… Когда я отпустил палец, стояла мертвая тишина. Северовьетнамцы убежали прочь, бросив свою выгодную позицию, испугавшись этого загадочного оружия янки!
Я повел команду влево, под гору, затем сдвоил след, и мы бежали целых десять минут. Ускользнув от преследователей, мы добрались до LZ, и через час были эвакуированы под слабым огнем с земли.
На опросе мы могли с уверенностью сказать, что северовьетнамская армия не покинула северо-восток Камбоджи.
Я отдыхал на паузе после нашей перестрелки с пневматическим гудком, когда однажды утром пилот "Кобры", уорент-офицер Эд Пауласкис, предложил: "Хочешь прокатиться?" Ему не пришлось спрашивать дважды. Через несколько минут я уже забирался на переднее сиденье пилота-стрелка этой боевой птички. "Кобра" была обтекаемой, всего три фута (90 см) шириной, с фонарем, опускающимся до моей талии; я был в восторге, когда Эд взлетел и завис над самой землей. Я попробовал взяться за ручку управления, но у меня не было достаточного опыта, чтобы удерживать ее ровно.
С другой стороны, как только мы набрали высоту, у меня не возникло никаких проблем с управлением этой чудесной машиной: мчаться на 100 узлах (185 км/ч), набирать высоту, пикировать и совершать виражи — вжух-вжух-вжух-вжух. Это был фантастический полет, лучший полет в моей жизни.
Позже выяснилось, что примерно в то же время, когда мы летали, неопознанная "Кобра"-ганшип несанкционированно пролетела на северо-восток Камбоджи и ударила по летнему дворцу бывшего принца Сианука неподалеку от Вирачей. К этому времени вечно плетущий интриги экс-монарх открыто заявил о своей поддержке Ханоя в войне. Тот, кто обработал ракетами его жилище, умело выбил все окна и разнес крышу дворца принца-плейбоя, оставив сверхсовременное здание непригодным для проживания. Кое-кто из разведчиков и даже несколько экипажей "Кобр" предполагали, что виновниками были мы с Эдом, хотя мы неоднократно отрицали это. Я не говорю, что разрушать его не стоило, просто это были не мы. Ни один из экипажей ганшипов так и не признался.
Еще несколько дней после того полета на "Кобре" я как будто еще оставался в воздухе, испытывая освобождающее ощущение полета, подобное сну парение над реальностью войны и боев. Это было великолепное чувство. Прошло, должно быть, дня два, когда однажды утром я вышел из комнаты нашей группы и услышал: "Бум!" Я поднял глаза и увидел, как над соседней казармой расцветает сизо-белое облако.
Белый фосфор.
Я бросился вперед, обогнул торец казармы — все было в огне, несколько ярдов пробежали мимо меня, крича, с клубами дыма от горящих в их телах частиц фосфора. Там лежал человек, американец, но я не мог понять, кто это. Передняя часть его тела приняла на себя весь выброс взорвавшегося фосфора. Я встал на колени рядом с ним, не в силах прикоснуться из-за бушующего фосфора. "Кто ты?" — крикнул я.
"Это я", — произнесла неопознаваемая фигура, "Чак Хейн", — радист из группы Миллера, человек, которого я хорошо знал, хороший друг. Мне нужно было задушить этот фосфор, перекрыть кислород. Мне было нужно одеяло, чтобы намочить его в находящейся в пятидесяти ярдах уборной. "С тобой все будет в порядке", — солгал я, вскочил, побежал в ближайшую комнату группы, выбил запертую дверь, сорвал одеяло с койки и бросился в уборную. Я вернулся через тридцать секунд, но там уже появился Джон Янси, поднял Чака на ноги и повел его, все еще горящего, в медпункт.
Однако пожар еще продолжался. Вместе с еще несколькими людьми я побежал среди пламени и дыма, чтобы скинуть куски горящего фосфора с груд гранат и ящиков с боеприпасами к 60-мм минометам. Чак выдавал боеприпасы своим ярдам для их следующего выхода, когда взорвался белый фосфор. В любую секунду все эти боеприпасы могли взлететь на воздух и убить всех в радиусе ста ярдов. Но мы вовремя потушили их.
После этого Жако, Янси и я пошли в клуб. Было десять утра, еще несколько часов до открытия, как указал менеджер клуба, мастер-сержант Ричард Смит. Но когда мы рассказали Дику о случившемся, он плеснул нам всем по двойной порции чистого виски. "Боже, благослови его", — сказал я, а Янси и Жако добавили: "За Чака" и "Чак". Мы влили его в себя. Тост был за Чака, но виски был для нас. Каждый, кто связывался с этим горящим фосфором, заслуживал Солдатской медали за то, что рисковал своей жизнью, пытаясь спасти чужую. Но что это было в сравнении с тем, что досталось Чаку? Никому из нас и в голову не пришло представить кого-либо к награде.