С остановившимся взглядом, словно ища сквозь бесконечность пространства ласковые руки, которые у неё отняло время, она приняла новое положение, поместив голову дочери себе на колени, и, взволнованная до слёз, как если бы на месте её губ были губы её матери, обездоленной и больной, которую она никогда не забудет, Араселия принялась тихонько напевать нам, со смиренными слезами на глазах:
И словно вдруг загипнотизированная, Марита провалилась в глубокий сон.
После этого дама, нежно следившая за своей спутницей, мягко привлекла эту последнюю к своей груди в явном желании утешить, и, так поддерживая её, грустно сказала нам:
— Братья, наша Араселия ещё не в состоянии защищать свою дочь.
И любезно и слегка разочарованно добавила:
— Простите наше вмешательство. У нас, матерей, жертв определённых трудностей, не остаётся ничего, кроме старой песни, которую мы поём своим детям!!…
И она удалилась, поддерживая рыдающую Араселию, которая искала приют в её объятиях…
Мы ещё не отошли от эмоций, когда увидели, как Дух Мариты удаляется из её плотного тела, храня волнение ребёнка, который напрасно ищет материнской теплоты… Но поскольку такое происходит с большинством воплощённых на физическом плане существ, она проявляла неустойчивую колеблющуюся ясность ума… Она покачивалась в комнате, и я, заметив, что Невес уже готов её схватить, сдержал его порыв, дав понять, что наше прямое вмешательство могло бы причинить ущерб её желаниям, и для более эффективной помощи необходимо оставить её свободной в своих движениях, под неусыпным контролем, чтобы быть в состоянии анализировать её самые потайные нужды.
И почти сразу же случилось то, чего мы никак не могли предвидеть.
Опьянение ностальгической девушки развеялось как дым, детское поведение прошло, Араселия исчезла, и её место заняла другая женская особа, жгучая и ясная.
Девушка не видела нас. Её разум был словно в тумане, характерный для ещё молодых, неспособных детально изложить свои впечатления, если изменяются обстоятельства. Однако, поскольку это происходит, когда они питают какую-нибудь идею-фикс, будь то игрушка или лакомство, все её мысли сконцентрировались на одной точке: Жильберто.
Она хотела видеть Жильберто, слышать его.
Скопившись в её голове, эти вдруг излучаемые импульсы оживили её волю, облекая мысли определённой ясностью, которая, однако, толкала её лишь в направлении своих женских чаяний. Эта частичная открытость, казалось, дала ей надёжную внутреннюю опору, и Марита, казавшаяся хозяйкой самой себе, тогда как была совершенной пленницей своего упорного страстного желания, покинула комнату и, сбегая вниз по широким пролётам лестницы, огибавшей лифт, оставила за собой огромное здание, словно сомнамбула, под гипнозом своих собственных размышлений.
Мы осторожно последовали за ней, давая ей действовать на своё усмотрение.
Нам надо было исследовать её рвущийся наружу пыл, рассмотреть её склонности. И поэтому у нас не было никаких трудностей в том, чтобы догадаться о её пути.
За короткое время приёмная дочь Клаудио достигла резиденции Немезио, с которым мы уже познакомились.
С уверенностью человека, который обращается к определённой личности, прибегая к помощи обоняния, не обращая внимания на условность формы или количества, она вошла в дом, подпитывая образ Жильберто, который являлся её господствующей мыслью.
Подталкиваемая неопределимыми восприятиями души, она достигла большой комнаты, находившейся в самом конце дома, и, поскольку мы приняли решение гарантировать ей свободу действий, чтобы проанализировать её реакции, внезапно случился болезненный шок, чего мы не смогли предвидеть.