Но даже сейчас он оставался озабоченным. Он признавал, что умножил свои собственные долги.
Замечая реальности жизни Потустороннего Мира, он призывал друзей, которых проводил туда!… Да сжалятся они над ним и Маритой! Пусть попросят Бога поменять его существование с существованием своей дочери… Он, считавший себя преступным отцом, искупит в духовном мире свои собственные ошибки, чтобы затем снова родиться на Земле в уродливом теле, искупая свои долги. Он будет мучиться, очищая грязь своей души. Лишь бы его дочь жила и была счастлива!… И если он должен продолжать жить, нося в груди тревогу, родившуюся в этот миг, пусть они оставят её вот в таком состоянии, угнетённую и молчаливую, у него на руках! У него хватит сил носить её!… Он станет её поддержкой, её приютом!… Пусть она останется! Пусть будет дана ему возможность преобразить рядом с ней все капризы жёсткого человека в проявление чистой любви… Он даст ей, в каком-то роде, обитель в своём сердце. Он купит ей кресло на колёсах и будет возить её повсюду. Без каких — либо жалоб он будет встречать любые препятствия. Но он умолял Божественное Провидение отдалить от Мариты меч смерти, чтобы ему была дана возможность восстановления и исправления!…
Я сжал его в своих объятиях, внушая ему надежду. Он не должен слабеть. Было установлено доверие. Кто на Земле мог бы быть без проблем? Сколько людей, в один и тот же момент и в других местах, могли бы быть вовлечены в подобную борьбу? Книга, которая встряхнула его мысли, находилась здесь, как светофор на дороге судьбы. Надо было видеть в угрызениях совести красный свет, который ведёт нас к тому, чтобы мы остановились. Подобало затормозить движение автомобиля желаний и думать, думать!… Все мы однажды достигнем перемирия со своей совестью. Он не должен был отказываться от света, освещавшего путь. Он должен был понять, что закон Божий утверждается не в осуждении, а в справедливости, и что справедливость Божья никогда не проявляется без жалости. Пусть он поразмышляет, чтобы прийти к заключению, что если мы, несовершенные люди, уже пришли к тому, чтобы добавить сочувствия к справедливости, то зачем Богу, который есть Бесконечная Любовь, действовать неумолимо? Мы проходили здесь сквозь мрак ночи… заря не заставит себя ждать, и вместе с ней — солнце, которое возвращается всегда новым!… Мы должны возносить свои чувства к начинающемуся обновлению!…
Морейра, увидевший меня обвитым вокруг Ногейры, обратил на меня тревожный взгляд, словно старался завладеть мыслями, которые я внушал ему. Но до того, как он заменит меня, ревнивый к роли советчика, которую я позволил себе поддержать, я призвал Клаудио начать здесь же нашу восстановительную работу.
Банкир не колебался с ответом.
Глубоко растроганный, он встал, прошёл в направлении постели и склонил колени у изголовья.
Он признал, что впервые за такое долгое время он смотрел на лицо своей дочери без малейшей тени сексуального ослепления.
Его измученное сердце дрожало.
Он погладил её с такой нежностью, какой никогда ранее не испытывал, на его лице блеснули слёзы, и он тихим голосом взмолился:
— Прости, дочь моя!… Прости своего отца!…
Просьба растворилась в горле, сжатом рыданиями…
Конечно, Марита ничего не ответила. Но отцовская защита влила в неё другую энергию, и так хорошо, что мы с Морейрой с изумлением услышали, как из её губ вырвался едва различимый стон, говоривший о том, что к ней вернулось сознание.