Может ли такое статься, что она умерла, спрашивала себя девушка с примесью озабоченности и страдания, или практически умерла?
Она услышала шаги дежурной медсестры и ощутила свистящее дыхание своего отца, хоть и не понимала, где он находится, и напрасно она просила объяснить, откуда идёт этот тошнотворный запах, окружавший её.
Прошли два часа в скрытой тревоге, которую Морейра остро и чётко ощущал. Девушка, казалось, мысленно успокоилась. В свою очередь, я, исследуя её внутреннее состояние, увидел, что она, к сожалению, заострила своё внимание на Марине.
Развоплощённый спутник, который до сих пор был психической поддержкой Клаудио и нуждался в нравственной основе, чтобы гарантировать своё собственное равновесие, нашёл почву, приспособленную к тому, чтобы дать свободу новой дезориентации.
Я видел опасность, не имея возможности предотвратить её.
Видя себя лишённым любезности друга, которого он в своё время превратил в игрушку, он искал в девушке другие причины, которые позволили бы ей оставаться в безумии.
Что касается меня, я не мог оказать давление на несчастную девушку, чтобы отвлечь её от жалоб. Малейшая трата энергии сверх строго дозированной для её поддержки могла ускорить развоплощение.
Не осознавая осложнений, которые она порождала подобным оживлением деятельности, дочь Араселии восстанавливала в своём воображении удары существования. Она обвиняла сестру во всех своих несчастьях. Она проявляла её лицо на экране своей памяти, словно действовала против своего смертного врага… Марина забрала у неё материнские ласки, Марина повернула свои возможности против неё, Марина украла у неё любовь близких, Марина забрала предмет её девичьих мечтаний…
Рассуждения, которые я в тревоге направлял ей, ни к чему не привели. Влияние Морейры, который подбадривал её в обвинениях, естественно, было намного сильней для неё, искавшей симпатии и сторонников.
Бедная малышка не осознавала силы мысли. Она не знала, что, не выказывая ни снисходительности, ни мягкости, она призывала тем самым месть и, действуя таким образом, она не только втягивала свою семью в тяжкие испытания, но и вела к утрате той чудесной работы по возвращению друга, который так нуждался в любви и свете.
Бывший помощник Клаудио, получая её молчаливые доверительные мысли о личных печалях, о которых он не знал, постепенно вновь обретал грубость, которая ранее была свойственна его проявлению.
Обретённые лучшие черты его разума исчезали. Под предлогом помощи своей протеже он оживлял свои мстительные инстинкты.
Взгляд, смягчавшийся под влиянием сочувствия, вновь обрёл бледность безумца. Все признаки возврата к здравому смыслу и человечности, которые он выказывал, исчезли с момента, когда он приблизился к измученной девушке.
Любая попытка привести его к спокойствию была обречена на провал. Упиваясь жалобами той, которую он считал своей любимой женой, он восстанавливал в себе дикость жестокого зверя, жаждущего крови. В ответ на наши призывы к спокойствию и терпимости он заявлял о своём отказе… Никто не смог бы заставить его отказаться от войны во имя спокойствия той, которую любил. Он оправдывался тем, что не знал до сих пор ничего о жертве, которую навязывала ей сестра в течение всей её жизни, и он будет упорствовать в мести…