Прошло четверть часа, когда Жильберто, не ведая о вулкане слёз, который его отец тщетно пытался скрыть, пришёл сказать ему, что состояние Марины ухудшилось после непродолжительной потери сознания. Она пришла в себя после обморока откровенно одержимой: она кричала, плакала, кусалась, поранила себя…
Немезио устремил на него свои обиженные глаза и попросил принять необходимые меры. Пусть он вызовет врача, позвонит во Фламенго и настоит на том, чтобы её мать приехала. И не без усилий он объяснил, что он сам также вернулся с улицы в непонятном угнетённом состоянии…
Придя помочь Марине, я признал, что у неё установилась одержимость. Вампиры Морейры, при помощи таких же своих друзей, окончательно завладели легкомысленной девушкой. Экспериментальный шок сокрушил остатки её сопротивления. Марина оказалась во власти развоплощённых злодеев…
Несколькими мгновениями позже «донна» Марсия лично явилась к дочери, которая не узнавала её, было словно обезумевшая.
Врач настоял на немедленной госпитализации, а Немезио заявил, что берёт на себя все расходы, заявил с бесстрастием человека, исполняющего свой долг. Чтобы облегчить его совесть, «донна» Марсия переговорила с Клаудио по телефону, смягчив как могла неприятную новость. Она сказала ему, что их дочь изнурила себя чрезмерной работой, что она — жертва большой умственной усталости, и что врач прописал ей краткий лечебный отдых в одной из клиник. Признавая материнскую ответственность, она не будет чинить никаких препятствий. Однако она не может действовать, не посоветовавшись с ним, она ждёт его мнения.
Ногейра согласился, и «донна» Марсия поспешила доверить Марину знаменитой психиатрической лечебнице, куда девушка вошла, вызывая сочувствие и внимание.
Два дня спустя, по возвращении в прекрасный дом, я обнаружил Жильберто расстроенным и несчастным, но более чем раньше преданным девушке. Что касается Немезио, он размышлял о своей старой концепции любви, которая согласно его мнению, походила на стоптанный домашний туфель, и через сорок часов после случившегося он уже обменивался доверительными мыслями с госпожой Ногейрой по поводу новых фактов, и оба они, в единении и близости душ, уже нашли предлог, чтобы простить то, что они называли «безумием молодости», утешая друг друга.
7
Ровно две недели спустя после несчастного случая в Копакабане, Марита пробудилась, подготовленная к развоплощению.
Морейра вызывал жалость. Эти несколько дней ухода в себя и боли изменили его внутреннюю жизнь. Видя, что малышка уже на пороге последних моментов своей органической жизни, он в потрясении плакал.
Марита постепенно освобождалась от всех связей с телесным миров. Даже теплота этого великодушного друга, поддерживавшего её, словно дававшего её дополнительное лёгкое, уже не интересовала её…
Хоть она и была в неподвижности, теперь она ощущала своё сознание ясным, глубоко прозорливым. Её глаза закрылись, почти затухли, но непрестанная магнетическая помощь открывала ей видение духовного света.
В течение последних двух дней она достигла хорошего уровня восстановления. Она чётко воспринимала частые разговоры Клаудио с врачами и медсёстрами, она запечатлевала в своём сердце молитвы и комментарии Агостиньо и Саломона во время пассов.
Поначалу, когда она ощущала отцовские руки на своём теле, её охватывало чувство отчаяния, она восставала против такого унижения… Она излучала мысли возмущения против судьбы, которая держала её теперь рядом с человеком, которого она ненавидела. Но по мере того, как она воспринимала его почтительную нежность, чувствуя, как он осторожно убирает все выделения на её израненной коже, она начинала питать в своём сердце новое чувство к нему. Она смягчилась, преобразилась. Она слышала, как он стал говорить о Боге, и иногда она узнавала его пальцы, касавшиеся её лба, когда он гладил её и молился… В один из самых трогательных моментов, когда он упрямилась, не отдавая себе отчёта в мотивах преображения, подошёл Феликс… Он по-отечески провёл рукой по её растрёпанным волосам и сказал с убеждением того, кто концентрирует всю свою энергию, чтобы успешно внушить желательное поведение:
— Дочь, прости, прости!…
Взволнованная, она услышала незнакомый голос и вспомнила свою мать, оставившую её в колыбели.
Да, заключила она, лишь материнская любовь может вернуться из могилы, чтобы направить своё сердце в огне к источнику снисхождения…
Простить, говорила она себе, что другое она может сделать перед лицом смерти? Да, она должна уйти, забыв обо всех печалях и оскорблениях… Она ощущала себя в своих костных доспехах, как цыплёнок в скорлупе яйца. Малейший удар или малейшее движение смогут высвободить её, и она должна будет уйти, хоть и не понимала, куда … Почему бы не последовать за огнём, сжигающим её чувства?!…