Она размышляла, пока эти руки раздевали её, вытирая влажную кожу, чтобы переодеть её, с нежностью, которая бывает только у матерей, когда они нежно касаются своих больных детей, и заключила, что она всё простит, всё забудет…
И ей стало жалко своего ветреного отца. Да, она прощает его!… Она думала об этом с радостью человека, который находит благословение… Он теперь уважает её, моет, молится за неё… Возможно, она уже жила на Земле, нося в себе горечь и боль, а теперь предпримет путешествие к тем местам, которых ещё не знает, обретая доверие к этому голосу, приглашающему её измученный дух к покою прощения… Она вспомнила слёзы, пролитые в ночи, когда он объявил ей о своей неразумной страсти, и она была тронута пониманием. Бедный отец, который никогда не имел приюта в своём собственном доме!… Может ли подобный мужчина, ежедневно гонимый в своём доме, словно бродячий пёс, иметь нормальный разум?! Кто мог бы сказать, не подходил ли он к ней, как к увечной больной, в поисках облегчения, которое он не мог определить, в замутнении своих собственных чувств? Очень может быть, что она испытала нападение безумца, а не оскорбление мужчины, в пансионе Крешины!… Почему бы не оправдать своего отца, который впал в безумие?!… В её памяти вновь всплыли жесты нежности и любви во время её детских игр. Клаудио был её единственным другом … И если, когда она была ещё маленькой, она принималась плакать, то искала приют в его объятиях, ища материнского лона, которого у неё не было. Она проводила время, видя его на экране воображения, когда он прижимал её к себе, чтобы она могла развеяться, разглядывая животных зоологического сада… Она снова мысленно ощущала вкус мороженого, которое он ей радостно покупал жаркими летними днями… Она вспоминала, вспоминала… Нет, нет! — ворчало её сознание, — её отец не развратный, он хороший… Как отказать ему в сочувствии, если «донна» Марсия покинула его, если Марина избегала его присутствия? Несомненно, он много страдал перед тем, как потерять себя… Как не простить его безумия одной ночи, если в течение долгих двадцати лет он был благодетелем? Почему бы не умереть, благословляя такую преданность? Как она могла осуждать его, если он, Клаудио, был здесь, терпеливый и внимательный, вынося всю её боль?!… Она вспомнила свою приёмную мать, представила себя рядом с сестрой и мысленно захотела примириться с ними… Кто мог бы утверждать, что «донна» Марсия и Марина не являлись также добычей невидимых расстройств? Кто мог бы с уверенностью сказать, что они не больны? В тот момент, когда она стала гармонировать с Клаудио, она также хотела сблизиться с этими двумя женщинами. Она простила их за всё их понимание, и от всего сердца она просила прощения за те неприятности, которые она невольно причинила им!… Жильберто также присутствовал в дефиле её воспоминаний. Лицо молодого человека всплыло в её разуме, окружённое мягкими вибрациями мечты, которая составляла свет её жизни!… Жильберто найдёт причины отдалиться от неё, и в этих серьёзных и чрезвычайных раздумьях он виделся в нежности, облачённой в красоту любимого и незапятнанного спутника!…
Выразив эти мысли, Марита почувствовала огромное облегчение, она была почти счастлива!…
Она попыталась сделать какое-нибудь движение, крикнуть отцу, что считает его добрым человеком, что у неё нет причин обвинять его, что события в доме Крешины были всего лишь ошибкой, достойной сожаления, что она, умирая, будет просить его жить и продолжать быть добрым!…
Но стоило ей лишь подумать о своём собственном подъёме на постели, как она ощутила себя будто заключённой в статую. Никакой благоприятной реакции в натянутых неподвижных частях тела, никакого голоса в горле, которое, казалось, высечено из камня. Тем не менее, усилие, сделанное её преображённой душой, было настолько великим и героическим, что из её полумёртвых глаз потекли слёзы.
С этого момента умиротворения она начала смутно различать голоса и формы духовного плана, ощущая одновременно и радость, и страх, словно она проснулась в каком-то свете, пересекающемся с туманом…
Видя её лицо с жемчужинами слёз, Ногейра оживился и стал звать врача.
Не было ли это началом реакции, улучшения?
Но доктор сдержанно покачал головой и попросил больше времени для наблюдения, для того, чтобы высказаться, заключив, между тем, для себя самого, что малышка оказалась в изменённом, бредовом положении агонизирующей…