Он плакал, зажав в кулак треснувшие очки. Слезы капали прямо в тарелку, теряясь между поджаристыми боками котлет.
Трое
- Да, ты достала уже со своими нравоучениями! – Гонтарь стукнул чашкой с недопитым кофе по столешнице. Кофе разлился неровным пятном, смешавшись с фарфоровыми осколками. Гонтарь запнулся, глядя на отломанную ручку от чашки в судорожно сжатых пальцах.
- Ты, вообще, соображаешь иногда? – Ира взяла тряпку, намочила ее под краном, и стала плавными движениями собирать со стола остатки завтрака.
Гонтарь невольно поймал себя на мысли, что упругие Иркины груди, затянутые в шелк халата, и мерно колыхающиеся в такт ее движениям, вызывают у него непроизвольную эрекцию. Он попытался подавить это чувство в себе, но получилось как-то не очень.
- Ир, - облапив ее сзади, прохрипел прямо в шею - туда,где сходились завитки волос.
– Я же не могу без тебя.
- Отстань, Гонтарь, - она мягко отстранилась. – Ты мне изменил. Глупо и невежественно.
- Что значит невежественно? – Гонтарь попытался сдвинуть брови.
- Значит, - Ира присела напротив, аккуратно запахнув полы халата. – Что ты изменил мне с самой непредполагаемой мною жертвой. Гонтарь, скажи, как можно было трахнуть уборщицу?
- Ира! – окрепнувшим голосом он попытался заглушить ее осведомленность. – Откуда у тебя такие сведения?
- От нее, любимый, - ее елейный голос впивался в его похмельные уши. – Она сама мне рассказала, как директору.
«Всё, попал, - коротко подумал Гонтарь. – Уволит, как пить дать. Что делать? Как выкрутиться?»
Резкий звонок в дверь. Через паузу – еще два, настойчивей.
- Кто это? – пошевелил губами навстречу звонку Гонтарь.
- Муж! – Ира уронила тряпку, упавшую на пол с глухим шлепком.
Похмелье
- Ты где? - он шарил рукой по кровати в полной темноте. Нашарил, почему-то, зажигалку. Крутанул колесико. Маленький огонек выхватил из темноты пустоту под одеялом. – Ле-ен! Лена-а!
Эхо билось в стены, упиралось в потолок. Он прислушался в надежде на ответ. Попытался встать. Давалось с трудом. Стены, казалось, наваливаются на него, пытаясь опрокинуть назад. В горле было сухо. Не так сухо, как в Сахаре. Хотя, откуда ему знать, как там – в Сахаре? Но, сухо было. Босыми ногами прошлепал на кухню. Открыл манящую белизной дверь холодильника. Есть! В глубине одиноко лежала, поблескивая мокрыми боками, бутылка запотевшего пива. Дрожащими руками скрутил пробку и присосался к узкому горлышку. Легкими пузырьками напиток, минуя желудок, проникал прямо в мозг. Мозг, в свою очередь, отвечал напитку благодарностью. Стало как-то полегче. Причем, сразу. Проблемы, связанные с ежедневным житьем-бытьем, отодвинулись. Вчерашним умом понимая, что недалеко, но все-таки… Мысли поскакали чехардой. Что было вчера? Как закончился так мило начавшийся день? Ответов мозг не находил. Но, лихорадочно пытался соображать. Если мы не помним окончания вечера, то нужно у кого-то спросить. Спросить, судя по звенящей тишине в квартире, было не у кого. Он обвел помутневшим взглядом кухню и уронил на пол пустую бутылку. Бутылка, зазвенев о плитку пола, не разбилась, обиженно всхлипнув.
- Ты чего? – звонкий голос прозвучал в предрассветной тишине. – Больно же.
- Кто здесь? – он встревожено оглянулся по сторонам. – Ленка, ты?
- Какая Ленка? – голос вырывал его из обыденности утра. – Ленка твоя давно крутит со своим начальником. А ты, теперь, мой.
- Чей, мой? – он лихорадочно открыл дверь в спальню, ответившую ему пустотой.
- Мой, родной ты мой, - визгливый голос лез в уши, взрывая мозг.
- Я не сдамся! – он попытался придать уверенности своему голосу.
- А и не надо, - голос продолжал, вкрадчиво. – Это же – кайф. Не отказывай себе…
Он боком подобрался к кладовке, достал с полки молоток. С каким-то остервенением начал бить им по лежащей на полу бутылке. Осколки брызгали по всей кухне.