— А это не так? — она взяла кружку с пивом. — Классика потому и классика, что проверена временем.
— Не просто проверена временем, я не отрицаю, что Толстой и Достоевский (если говорить о русской литературе) — гениальные писатели. Но стоит вспомнить ещё один факт, делавший практически любое произведение, написанное тогда, классикой. Тогда было мало писателей. И мало читателей. По сути, творчество было узконаправленным, свои писали для своих. Даже зарабатывать писательским трудом стало возможно только к концу девятнадцатого века, когда количество грамотных достигло уровня, оправдывающего работу типографии. Разумеется, при таком подходе все хоть сколько-нибудь стоящие произведения немедленно записывались в шедевры.
— То есть, читать их не нужно? — она подняла стопку с намёком.
— Читать их не только можно, но и нужно, даже несмотря на то, что сюжет не устраивает (если он не устраивает). У авторов девятнадцатого века есть большое преимущество, они были поголовно людьми высокообразованными, а потому русским языком владели мастерски. Уже за это книги классиков стоит читать и даже перечитывать.
— А современники?
— Тут у меня, к сожалению, большие пробелы в знаниях, читал мало, выборка будет непрезентабельной.
Я опрокинул самогон, отхлебнул пива вдогонку, после чего потянулся за картошкой. Вилка бессильно скрипнула по голой сковороде. Быстро, однако. Надо ещё что-то заказать.
— Ещё один немаловажный факт, — продолжил я, в неравном бою отбив у собеседницы последний кусок пиццы. — Если в девятнадцатом веке писателей было мало, как и читателей, то теперь проблема строго обратная. Писателей много, читателей просто очень много, а потому творческий продукт, независимо от качества, теряется в массе другого продукта. Кому-то везёт с маркетологами, тогда мы видим «шедевр». Но основная масса остаётся именно, что массой. В ней есть достойные произведения, но их приходится выбирать из массы шлака, что не все готовы и умеют делать. К тому же, современный писатель за редким исключением не может жить писательским трудом, поскольку средства массовых коммуникаций позволяют обходиться без покупки бумажных книг. Тот, кто такие книги читает считается реликтом. В итоге профессия писателя постепенно умирает, становясь чем-то, вроде интересного хобби.
— А кино? Мы, кстати, так и не сходили. Там, вроде, комедия какая-то была.
— Кино — это отлично, — сообщил я.
— Подожди, я заказ сделаю, — прервала она меня.
Заказали мы жареные сосиски (под пиво пойдут отлично), ещё одну сковороду картошки, на этот раз с салом, и какой-то деликатес с непроизносимым названием из куриного филе, овощей и кучи разных добавок.
— Но современное кино, хоть и не страдает от наличия потребителей, тоже выказывает признаки деградации.
— Почему? — она снова приложилась к пиву, каковое её организм потреблял легко и в любых количествах.
— Коммерческая направленность. Если не брать фильмы, снимаемые своими для своих (а таких немного), то видим одно и то же стремление — величина кассовых сборов. Капитализм диктует свои правила. И так уж получилось, что блокбастеры со стрельбой, драками, работой каскадёров и кучей спецэффектов продаются лучше других. Отсюда следует непреложный вывод, что спецэффекты в фильме важнее всего, поэтому они из средства превращаются в цель. Всё это идёт в ущерб сюжету, что, говоря откровенно, выглядит очень странно. Чего-чего, а толковых сценаристов в Голливуде хватало всегда, да и вообще писателей в наше время очень много. Но нет, сюжет по боку, делаем картинку. Получается то, что получается. Смотреть можно, но в суть сюжета лучше не вникать, просто потому, что вникать там не во что.
— Мы вот треплемся обо всякой фигне, — вдруг вспомнила она, — а там человека убивают.
— Оригинальный поворот, — заметил я, на столе стояла уже третья пара кружек. — Чего это тебя понесло?
— Да просто вспомнила.
— Мы здесь для того, чтобы об этом забыть, — напомнил я. — Пусть и временно. Так что, давай лишние мысли гони от себя метлой, а мы сейчас о чём-нибудь ещё поговорим. Экономика, астрономия, политика, выбирай тему.