– В смысле? – Я повернул голову и посмотрел на нее.
– Современный человек мечтает об одном: увеличить объем получаемых удовольствий и уменьшить объем ответственности за них.
– По-моему, он мечтает о другом – стать бессмертным и стерильным. Но в этом смысле я несовременен.
– Ерунда… Бессмертным – я согласна – мечтает, но все-таки не стерильным.
– Бессмертие и стерильность магическим образом дополняют друг друга. – Улыбнулся я. – Как только наука и медицина приблизятся к решению проблемы человеческого бессмертия, всех людей сразу начнут стерилизовать.
– А если люди не согласятся?
– Во-первых, перед ними поставят выбор: бессмертие или стерильность, иначе ограниченные ресурсы Земли не смогут прокормить бесконечно множащееся и не убывающее население. Во-вторых, многие уже сейчас мечтают о стерильности, а к тому времени это будет естественным желанием каждого.
– Не верю.
– Одна моя хорошая знакомая недавно по собственному желанию сделала себе операцию и стала стерильной, – продолжил я. – У нее есть свой бизнес, много увлечений в жизни, которые занимают все ее время. Она не хочет детей, потому что они будут отнимать у нее время и от них вообще слишком много проблем. При этом она ведет весьма активную сексуальную жизнь, и ей надоело заботиться о контрацепции. Гормоны она не переносит, презервативы не переносят ее любовники, спираль не подходит из-за формы матки, ну а безопасные дни ей просто лень считать.
– Откуда у тебя такая интимная информация о ее сексуальной жизни? Это твоя любовница?
– Нет. Просто она такой человек, что в ее жизни нет ничего интимного. А я с ней одно время близко общался по работе.
– Сколько ей лет?
– Двадцать шесть.
– Какая она идиотка! Через некоторое время она все равно захочет ребенка, но тогда будет поздно.
– Не захочет.
– С чего ты взял?
– Она типичнейший пример современного человека. Образ гедонизма в высшей степени. Таким людям не нужна никакая обуза, тем более обуза, которая отнимет у них двадцать лет. Они ведь считают каждый день своей жизни.
– Слава Богу, что я не современная девушка…
– Хотя, возможно, мне просто повезло с таким кругом общения. Меня везде и всегда окружает стерильность. Стерильность чувств, стерильность идей, пространства и времени, стерильность людей.
– Я бы ни за что не поменяла возможность родить ребенка на бессмертие…
– Ты так говоришь сейчас только потому, что бессмертие пока является фантазией и абстрактным понятием. Когда же оно станет реальностью, твой выбор будет уже не таким легким, – усмехнулся я.
– Пошли есть, – после паузы тихо проговорила Айгуль.
– Пошли, – с мнимой бодростью ответил я.
Она еще раз поцеловала меня в шею, и мы поднялись на ноги.
В доме было тепло. Малдыбай сидел во главе стола и что-то тихо бубнил. Оля раскладывала по тарелкам рис и тушеные овощи.
– Просто праздник какой-то, – усаживаясь за стол, с улыбкой сказала Айгуль.
За ужином продолжилась церемониальная игра в этикет и традиции. Еще большую театральность и условность ей придавало неоднозначное поведение Малдыбая. Никто так и не понимал, где заканчивается его адекватность и начинается игра в слабоумие; где потом, в свою очередь, заканчивается мнимое слабоумие и начинается настоящее психическое расстройство. С этой странной игрой справлялся только Давид. Более того – судя по всему, он участвовал в ней с неподдельным удовольствием:
– Малдыбай-ака, помните время, когда казахским генсеком был Брежнев?
– Брежнев? Усатый?
– Бровастый.
– Хороший человек был. Лошадей любил, беркутов любил, баранов любил. – Малдыбай отпил чай из пиалы. – К нам в аул приезжал. Добрый, красивый. Мы его тоже любили. Жалко, потом его убили…
– Хороших людей всегда жалко. – С готовностью согласился Давид. – И плохих тоже жалко. Но на то воля Божья.
– Мне плохих не жалко, – возразил Малдыбай, – я плохих, как волков – из двустволки.
– Да, волк – есть волк. Но человек отличается от волка тем, что может измениться. Вчера был мерзавцем и грешником, а сегодня ему во сне покойная мать пришла и с плачем, стоя на коленях, умоляла покаяться… – У Давида на глазах навернулись слезы (или мне показалось?). – И завтра этого человека уже не узнать; стал святым…
Малдыбай недовольно закряхтел, но Давид, не давая ему ответить, продолжал:
– Жизнь – непредсказуемая штука. Удивительная штука. Как вот вы, например, на тот тайник с книгой набрели? Пасли барашков и – хоп! Тоже случайность…
– Случайность, – согласился Малдыбай, затем вдруг поднялся из-за стола и вышел из комнаты. Айгуль удивленно посмотрела на Давида, который беззаботно улыбался.