Я не мог себе представить, что вернусь к работе, буду общаться с людьми. Не мог представить, чем вообще буду дальше заниматься. При мыслях об этом мозги начинали медленно таять и стекать куда-то вниз – все ниже, и ниже, и ниже – туда, где виделось только некое жидкое и вязкое месиво.
Но вдруг яркое осознание моего внутреннего состояния и всей ситуации предстало перед моим внутренним взором (я все еще ехал в вагоне метро с закрытыми глазами). Хочу работать в морге. Я хочу работать в морге, с мертвыми людьми. Хочу работать в морге!
– Хочу работать в морге! – Громко сказал я, приоткрыв глаза. Стоявшие рядом со мной пассажиры настороженно отодвинулись. «Ленивые и трусливые». Каждый из них боится?
«Я хочу работать в морге», – повторил еще раз про себя. Где, интересно, находится морг? Дайте адрес ближайшего морга! Мне хотелось кинуться с такой просьбой, или даже требованием, к каждому пассажиру в вагоне. Живо представив себе такую картину, я громко рассмеялся… Тем самым еще более освободив окружавшее меня пространство от людей.
Нужно было навестить маму Виталика, выразить ей соболезнования, рассказать подробности. Но… Ведь я был частично виноват в его смерти… Во всей цепи событий, из всех моих поступков и решений наверняка было несколько роковых для него. Поступи я в какой-нибудь момент иначе, сделай, или, наоборот, не сделай что-то, все могло произойти не так, все молекулы мира могли сложиться вместе немного по-другому – и Виталик остался бы жив.
«Не вини себя, не кори себя…» – Повторил я сам себе несколько раз, потом подошел к телефонному аппарату и поднял трубку. Набрал номер Виталика:
– Ольга Ивановна, здравствуйте. Это Иван… Я хотел выразить соболезнования.
Ольга Ивановна заплакала. Я не знал, что говорить, и молчал.
– Здравствуй, Ваня, – наконец произнесла она, – спасибо тебе.
«Не за что…» – чуть не вырвалось у меня, но я сжал губы и промолчал.
– Я понимаю, ты сделал все, чтобы его спасти, – продолжала она сквозь слезы.
«Да нет же…» – опять мысленно ответил я.
– Может быть, зайдешь ко мне? Мне… мне хотелось бы поговорить с тобой… Можешь сегодня, сейчас… Или когда тебе удобно…
– Нет, я не приду, – твердо ответил я, – не могу (из меня чуть не вырвалось «не хочу»).
– А… – Осеклась Ольга Ивановна и разразилась новыми рыданиями, но потом через силу проговорила, – да, я понимаю… Тебе тоже тяжело… Но, может, потом?..
– Да. До свидания, – я положил трубку.
Парадокс был в том, что мне не было тяжело. Наоборот —было очень легко. Легко – потому что я остался жить. Легко – потому что я остался один, без друзей. Легко – потому что я мог делать что угодно. К тому же судя по всему я оказался единственным участником нашей экспедиции, оставшимся живым и на свободе…
Несмотря на мои показания в Алма-Атинской прокуратуре в пользу Айгуль, ее привлекли по делу об убийстве в качестве соучастницы. Оля же проходила как основная обвиняемая. Психическое освидетельствование обоих показало их вменяемость. Суд должен был состояться через три месяца. Следы Сергея потерялись в Казахстанских горах; больше я о нем ничего не слышал.
Мне было легко отказать Ольге Ивановне и не пойти к ней в гости, избежав определенного церемониала и рассказов о том, что произошло. Я просто не хотел… и просто отказался.
Я чувствовал невероятную легкость во всем. Осталось только устроиться на работу в морг, и тогда вообще все будет замечательно…
Вдруг зазвонил мобильный телефон – впервые с момента моего возвращения в Москву. На экране высветился номер Алекса. Я нажал зеленую кнопку.
– Алло. Наконец объявился?.. – Недовольным тоном начал он.
– Пошел на хуй, – отрезал я и отключил телефон. Лег на диван (я был все еще в белом махровом халате, накинутом на голое тело после принятия горячей ванны в темноте). Не хотелось больше никаких телефонных звонков – ни на мобильный, ни на домашний номер, поэтому я отключил все средства связи.