Я не знала что ответить, потому что не могла понять, он издевается или всерьез задает мне вопросы такого уровня?
В капсуле меня держали недели полторы, но мне показалось, что за это время мои однокурсники вернулись с картошки и отучились семестр. Вега где-то гулял, изредка навещал меня, словно боялся, что я сбегу. Я должна была терпеть и надеяться, что когда-нибудь увижу своими глазами если не Солнце, то хотя бы звезду, похожую на него.
— А мне можно будет покататься по Солнечной системе на «Марсионе»? — спросила я.
— По Солнечной системе? — искренне удивился шеф. С чего это вдруг местному аборигену захотелось осмотреть собственный остров, вместо того, чтобы слетать в Париж?
В Париже я, кстати, тоже никогда не была, только слушала Мишины обещания, что Этьен со дня на день освободится и устроит мне, как новичку, экскурсию по Европе. Ожидания и мечты теперь удалялись от меня на сумасшедших скоростях в неизвестном направлении.
— Надо было сказать, что хочешь в Париж, — удивлялся шеф. — Теперь жди. Почему раньше не сказала, что вынуждена снимать квартиру? Почему я только от Миши узнаю, что ты не можешь себе позволить даже цветной телевизор? Разве я не сказал сразу, чтобы ты обращалась ко мне с любыми проблемами?
Если бы я знала, что это называется «проблемой»! Я ждала и терпела в капсуле десять дней, потом сбилась со счета, сутки смешались, бессонница замучила. Вокруг были одни и те же стенки, низкий потолок, дверь, похожая на сейф, створки шкафа, которые было запрещено открывать. Внутренний интерьер был грубо и неестественно задекорирован под человеческое жилище. Наверно для того, чтобы земляне чувствовали в нем себя как дома. Вместо этого я очень скоро почувствовала за собой моральное право посетить Париж или построить дом возле моря, такой же, как у Петра. Внутренности капсулы, от ручек тумбочки до постельного белья, были обработаны веществом без цвета и запаха, которое оставляло белесый оттенок на всем. Даже моя сумка оказалась обработана и закупорена. Прикосновение к вещам давало гадкое ощущение резины. К концу полета я уже чувствовала это вещество на руках и резиновый привкус во рту. Мне нельзя было есть, пить, громко разговаривать и резко двигаться. С каждым днем шеф все реже заходил ко мне, только убедиться, что я жива.
— Со временем ты научишься эффективно использовать полетное время, — заверял он. — Когда-нибудь тебе будет не хватать многих часов одиночества в закрытом пространстве.
В тот раз одиночество показалось слишком долгим, а пространство через чур замкнутым. Мы вышли на волю в светлое транспортное фойе, но не сели в лифт, как нормальные гуманоиды. Вега повел меня в коридор, который заканчивался винтовой лестницей из каменных плит. Оттуда веяло сырой гнилью, словно мы, облетев по кругу Вселенную, вернулись в исходную точку: совершенно земные камни, влажный сквозняк, полное ощущение средневекового замка. Сначала я была уверенна, что тест закончен. Полет прошел нормально, никто не запаниковал, не сошел с ума от безделья, не испугался неизвестности. Сейчас я выслушаю оценку и пойду домой спать. Через полчаса подъема я стала сомневаться, что это Земля. Потом не осталось сил даже для сомнений. Над головой открылся колодец сумеречного неба. Это стало напоминать бессмысленно высокую башню, которая на самом деле, оказалась подъемом к поверхности грунта с глубины достаточной для посадки орбитальных челноков.
Сумерки были ровным слоем размазаны по небу. Такое же ровное и гладкое поле расстилалось во все сторон горизонта, разлинованное стыками каменных плит. В этой жуткой пустоте мы стояли одни, словно две оси, пока еще не состоявшегося мироздания. Я закрыла глаза… «Домой! Отключить телефон! Забраться под одеяло. Проснуться, когда настанет утро». Небо давило со всех сторон и, в конце концов, заставило опуститься на колени перед невидимым миром каменной пустыни.
— Планета еще не освоена, — оправдывался шеф. — Не везде работают лифты…
Громовое эхо послышалось над горизонтом и докатилось до нас монотонным дребезжанием. Светлое пятно поднялось в небо и устремилось к нам. Гул усиливался, заполнял пространство, становился невыносимым. Даже если бы у меня отсутствовали уши, я могла рассыпаться от вибрации атмосферы. «Когда все кончится, — думала я, — надо будет пересмотреть контракт». Мне обещали командировки, а не экстремальные ситуации. Невозможно привыкнуть к ощущению, когда тебя разрывает изнутри.