— Замри, дура! — приказал он кошке.
Процесс шел, модуль приобретал пеструю расцветку, потому что Булка иногда вырывалась. Тот, кто ее ловил, бывал оцарапан. За одну поимку кошка лишалась клока шерсти и снова прыгала по шкафам. Сумасшедший дом продолжался до тех пор, пока мы не догадались растворить в кастрюле жидкость, удаляющую волосы, и выплеснуть ее в угол, где притаилось животное. Первая попытка была неудачной, но шерстяной ковер облысел. Стало ясно, что мы на верном пути. Миша додумался зарядить пульверизатор. На ковре образовалось еще с десяток проплешин, прежде чем струя стала попадать в цель. Кошка отряхивалась, брызги летели с нее вместе с клочьями шерсти. Интерьер приобретал законченный вид. Наша кошечка становилась лысенькой, как порося. Она так вымоталась, что позволила мне закончить работу бескровно и омыть себя шампунем. Я завернула ее в тряпку и тогда уже расплакалась по-настоящему.
— Не реви, — сказал Миша. — Обрастет.
Голое тельце выбралось из тряпки, переползло ко мне за пазуху и дрожало там от холода и страха.
Когда первый неуверенный пушок покрыл Булочкины розовые бока, мы как раз закончили ремонт, и отдыхали на диване. Имо снова посетил нас. Кошка лежала на колене у Миши.
— Злоберман пикчерз продакшн! — отчитался Миша.
Имо взглянул на свою любимицу и остолбенел.
— Зверозубая, иглошерстная, — продолжил Миша. — Блазианская сторожевая порода, ядовитая на укус, смертельная на ощупь…
На его месте я бы вспомнила вмятину на шлеме Сира. Имо приблизился.
— Мы ее из супа достали, — издевался Миша, — не уварилась, зараза.
Имо взял Булку, посадил в «хлебницу» и унес.
— Все! — предупредил Миша. — Больше мы его не увидим.
Но не тут-то было. Имо вернулся в тот же день. Вернулся, когда его не ждали, и думать о нем забыли. Даже Ксюша выбросила из головы идею соперничать с Морковкой и стала охмурять Джона. Прямо в моем присутствии, словно я им подружка. Джон смущался, но сопротивления не оказывал, а Миша, кажется, впервые был доволен выбором дочери. По крайней мере, сидел за компьютером и не возникал.
Имо пришел, и все уставились на него. Можно было физически ощутить напряжение фона в нашем неблагополучном жилище.
— Когда вы хотите стартовать? — спросил Имо, и никто из присутствующих звука не проронил. — Я дам машину только для экспедиции к фронам. Никаких гонок не будет.
Миша раскрыл рот, но выразиться не смог.
— В чем дело? — удивился Имо. — Однажды вы к ним лезли без приглашения.
— Вообще-то, Сир лез… — напомнил Миша.
— Разве ты не говорил, что готов общаться с ними?
Миша закрыл рот, но Ксюха толкнула его в бок:
— Борисыч, поехали! Ты что? Вдруг получится их прихлопнуть? Наберем взрывчатки в багажник…
— Дети останутся дома, — заявил Борисыч. — Пожалуй, я сам прошвырнусь.
Волна возмущения поднялась и утихла, когда Миша треснул кулаком по столу.
— Я сказал, дома! — повторил он.
Все примолкли.
— Прошвырнемся вдвоем, — согласился Имо, и готов был закрыть вопрос, но следующая волна обладала чудовищной разрушительной силой.
Остающиеся дома требовали разъяснений. Миша защищался. Имо молчал.
Участие в экспедиции Миши не обсуждалось. Кроме него никто не умел управлять «парусом». Возможно, он и сам не умел, но в этом надо было убедиться на практике. Джон для экспедиции был просто незаменимым человеком. Он был незаменим не только в экспедиции. В последнее время мы шагу ступить боялись без его одобрения. Мое участие тоже было необходимо, так как речь шла о контакте с цивилизацией. Кроме меня, никого не учили вести себя грамотно в непредвиденных обстоятельствах. Ксюха все равно бы здесь одна не осталась. К тому же в контакте была она, а не я.
В первую очередь Миша задвинул на задний план меня:
— Ты не освоила даже хартианской грамоты! Что толку с тебя, как с контактера? То же самое может сделать любой!
— Да? — возмутилась я. — Кто, кроме меня, вытерпел тебя столько лет? Назови хотя бы одного человека или гуманоида, с которым ты насмерть не разругался?
Следующей на задний план была задвинута Ксюха, но она повела себя хитрее:
— Борисыч, миленький! — закричала она. — Ты же обещал, что никогда меня не оставишь!
Тогда Миша принялся за Джона:
— Если не будет связи, ты останешься последним нашим спасением. Кроме тебя, никто не почувствует беды…