Через двести с лишним лет после последней турецкой осады бесприютный путешественник Вилер Берден, едва приехав в Вену, наткнулся на знаменитого «отпрыска» кофейни Кольшитского — кафе «Централь». Для скитальца это заведение было даром небес. Вилер устал бродить по городу и уже начинал чувствовать себя потерянным, как вдруг вошел в это кафе и понял, что обрел свой дом. Здесь было тепло и стоял густой запах только что сваренного кофе. Пол из керамической плитки и мраморные столики были прототипом того, что в Америке стало считаться первоклассным интерьером. Куда бы ни посмотрел Вилер, везде были хорошо одетые, с умными лицами мужчины; было, правда, несколько дам. Посетители сидели маленькими группками или поодиночке, читали всевозможные газеты или оживленно беседовали.
«В Вене было не меньше сорока пяти газет, — рассказывал Хейз. — И процветающее кафе — а таких там было не счесть — подписывалось на все. Скромно заплатив за чашечку кофе или стакан минеральной воды, ты мог провести все утро в кафе и быть в курсе всех новостей».
Вилер выбрал столик и, сев за него, взял лежавшую перед ним газету. Дружелюбного вида молодой человек за соседним столиком помахал ему рукой.
— Англичанин? — спросил он с сильным немецким акцентом.
— Я американец, — ответил Вилер.
Четверо за соседним столиком рассмеялись и принялись беззлобно подталкивать друг друга локтями, что напомнило Вилеру некоторых вредных одноклассников из Бостона. Он настороженно улыбнулся в ответ.
— Но я говорю по-немецки, — добавил Вилер.
Молодой человек весело взглянул на него.
— Тогда вы, наверное, слышали, о чем мы говорили. Мои приятели утверждали, что вы англичанин. Я думал, что француз, а фон Чарнер, — он указал на одного из улыбающихся мужчин, — принял вас за чешского националиста. Видите ли, американцы не частые гости в нашем мужском клубе, — добавил он и обвел рукой помещение кофейни.
— За исключением вашего знаменитого соотечественника Марка Твена, о котором в последнее время наши газеты трубят наперебой, — жизнерадостно добавил другой молодой человек.
Вилер вдруг вспомнил, что на стыке столетий великий писатель действительно на полтора года переехал в Вену.
— Мы впервые видим здесь незнаменитого американца, — заговорил третий, — и просто не знаем, что и думать. Может быть, завтра вы к нам присоединитесь. — Он протянул Вилеру руку. — Меня зовут Эрнст Клейст. Я собираюсь стать всемирно известным художником.
Вилер пожал протянутую руку.
— А я… — запнулся он. — Гарри Трумэн.
Он и сам не понимал, почему так назвался, но слова вылетели изо рта прежде, чем Вилер успел их остановить.
— Так вы присоединитесь к нам, мистер Трумэн? Кто-нибудь из наших всегда сидит за этим столиком. Верите или нет, у всех есть дела — кто-то зарабатывает на жизнь, кто-то добивается степени, — но, как только есть возможность, мы собираемся здесь.
Клейст указал на своих приятелей.
— Это новое поколение венцев — наш квартет. — Он рассмеялся. — Мы представляем четыре стороны света на великом венском интеллектуальном компасе. Карл Клаус — человек глубокомысленный, он писатель. Знаете, что это за народ? Постоянно выискивает взаимосвязи! Общается с миром с помощью чувств, вечно ищет правое дело, за которое и борется.
Молодой человек, сидевший слева от Клейста, улыбнулся, похоже, соглашаясь с данным определением, и протянул Вилеру руку.
— Фон Чарнер — наш горе-мастер и прагматик. Он у нас архитектор — заново проектирует мерзкие городские кварталы. Для него как бы ни работало, лишь бы работало. Фон Чарнер крепко пожал Вилеру руку.
— А это Шлюсслер, — продолжал Клейст, — наш ученый и рьяный последователь Декарта: он мыслит — следовательно, существует. Он студент университета, в физике просто гений — переписывает физические законы Ньютона. У него все должно подчиняться разуму.
— А вы, герр Клейст? — задорно спросил Карл Клаус. — Как вы опишете самого себя?
— Я человек интуиции! — не колеблясь, выпалил Клейст. — Полагаю, вы скажете, будто я делаю выводы не задумываясь и смертельно раздражаю Шлюсслера с его извечным рационализмом, потому что хоть и не вдаюсь в особые рассуждения, но почти всегда прав!
Шлюсслер тут же перебил его:
— Да, раздражаешь. Герр Клейст и его друзья пытаются выдумать новые правила масла и холста, чтобы мир забыл о парижских художниках. Он и его дружок Климт.