К каким это приведет последствиям, размышлял Вилер, если подойти к этому претенциозному, хоть и обаятельному, Эгону Викштейну и сказать, что его ждет слава? Слава мыслителя и слава мученика. Изменит ли это течение его жизни? Сможет ли это изменить его поступки хотя бы настолько, что жизнь его сложится пусть и незначительно, но все же по-иному и он избежит уготованной ему судьбы?
Ну и ну, весело подумал Вилер и вдохнул хлынувший на него из вновь налитой чашки пряный запах кофе. Вилер был в прекрасном настроении: он совсем другой человек в городе, где никогда прежде не бывал, человек, возвращенный к жизни. Важно было лишь помнить об одном: теперь следует быть осмотрительнее.
Вилер, возможно, еще и еще размышлял бы над идеей изменения истории, если бы не новый поворот событий. В кафе вошел тот самый суровый молодой человек, в чьей одежде теперь расхаживал Вилер, и направился прямо в их сторону. Вилер успел схватить со стола газету и спрятаться за ней, в то время как незнакомец в двух шагах от него уселся за столик. Властным жестом подозвав официанта, американец обвел глазами кафе и, не обратив внимания на Вилера, заказал себе кофе, а потом тоже потянулся за газетой. От одного воспоминания о взгляде незнакомца Вилера пробрала дрожь. Стараясь держаться спиной к незнакомцу, он поднялся и бросил взгляд через плечо проверить, обнаружен он или нет. Тот казался погруженным в газету, хотя то и дело посматривал вокруг, будто ожидая кого-то. Вилера он, похоже, не заметил. Вероятно, новая стрижка сделала его неузнаваемым, но Вилер решил не испытывать судьбу. Наклонив голову, он попрощался с новыми приятелями, твердо решив вернуться на следующий день, и торопливо вышел из кафе.
Дойдя до двери кафе явно незамеченным, Вилер на мгновение остановился, обернулся и увидел, что к его неприятелю подошел красивый, хорошо одетый мужчина лет пятидесяти. Они принялись дружески болтать. Озабоченный тем, чтобы противник не опознал его, и взбудораженный знакомством с Эгоном Викштейном, Вилер не придал серьезного значения встрече этих двоих. Между тем встреча эта была роковой.
Соревнования по бейсболу для мальчишек, названные Малой лигой, впервые были организованы в долине Сакраменто в 1953 году, когда Вилеру исполнилось двенадцать. Он учился в шестом классе. Уолтер Хефли, владелец бензоколонки Би-стрит, продававший матери Вилера бензин и машинное масло для нужд фермы, тренировал одну из первых в их краях команд, получившую название «Индейцы». Он уговорил Флору разрешить сыну играть в его команде.
— У парня дьявольски ловкие руки, — заметил он, показывая ей уровень машинного масла на измерительном стержне. — Я сам буду возить парнишку домой, когда вы не сможете.
Флоре это показалось разумным, но она не упустила случая напомнить сыну, — понимая: Уолтеру Хефли это объяснять бесполезно, — что после всех жестокостей по отношению к местному населению в прошлом веке название «Индейцы» для впечатлительных американских подростков не самое удачное.
— Это всего лишь игра, миссис Берден, — возразил ей Хефли, снова вставляя измерительный стержень.
— Мама, это всего лишь игра, — в точности повторил уже дома его слова Вилер, пытаясь расшнуровать старую бейсбольную перчатку отца, которую обнаружил в сундуке среди военной одежды и реликвий, хранившихся в мансарде. — У отца был хороший прямой бросок? — спросил он.
Мать Вилера понятия не имела, что такое «прямой бросок», не говоря уже о том, был ли он у отца. Она познакомилась с будущим мужем перед войной, в Лондоне. Тот только что окончил юридический факультет Гарварда, и его сразу призвали на военно-морской флот представителем зарождавшегося тогда ленд-лиза. Это было еще до того, как США вступили в войну. За спиной Дилли уже были спортивные победы в подготовительной частной школе и колледже, но он еще не стал легендарным Ружем Горжем, героем французского Сопротивления, который не выдал тайны вторжения союзных войск и многих людей вдохновил своей героической смертью от рук гестаповцев.
— Я уверен, что да, — продолжил Вилер.
Флора совершенно не стыдилась своего полного невежества в области американской культуры и спорта.
— А это важно?
— Прямой бросок? Для американского мальчика, — терпеливо пояснил Вилер, — дело важное.