Настоящее имя Дилли, как и его отца, и так же как Вилера, было Фрэнк Стэндиш Берден — «Стэндиш» досталось по наследству от его предка, известного пуританского лидера. Никто точно не помнил, откуда взялось имя Дилли. Помнили только, что в детстве его любимым выражением было «это дильно».
И Дилли, так же как сейчас Вилер, прослушал все «Произвольные записки» Хейза. На похоронах Арнольда Эстерхази в 1965 году кто-то сказал, перефразируя Дилли: «Мальчики Сент-Грегори на всю свою жизнь сохранят в душе память о Хейзе».
И шестнадцатилетний Вилер мгновенно пристрастился к этим классическим урокам — правда, поначалу исключительно потому, что они напоминали ему сюжеты романов Виктора Гюго.
«Представьте себе империю», — бывало, начинал урок Хейз, и Вилер с первого мгновения упивался рассказом.
Вилер выучил названия всех населявших Австро-Венгрию наций и мог выпаливать их картечью: немцы, малороссияне, итальянцы, словаки, румыны, чехи, поляки, мадьяры, словенцы, хорваты, трансильванские саксонцы, сербы, болгары и другие славяне.
— Вот это была столица, Стэндиш! — со смехом выслушав скороговорку, весело заметил старик. — И жители этой многонациональной империи шагали по городу, и каждый говорил на своем языке или диалекте, и все они были не менее живописны, чем сама Вена. Вояки из них были никудышные, но выглядели они потрясающе.
Глаза старика увлажнились, и он на миг погрузился в свои мысли.
— Господи, как бы я хотел, чтобы ты увидел это своими глазами! — И, помолчав, добавил: — Может, когда-нибудь так и случится.
— Я, можно сказать, и не путешествовал, — заметил Вилер.
— Еще поездишь, — уверенно отозвался Хейз. — Это у тебя в крови. Студентом университета твой отец поехал в Вену. Он писал мне чудесные письма. Он оценил и ее блеск, и ее великолепие. А этого у Вены не отнимешь, правда ведь?
И посмотрел на Вилера так, словно тот был его сыном, понимающим все, что понимал отец.
— Ты последний из рода Берденов, и мы должны дать тебе подобающее образование. Я учил твоего отца, и мой долг помочь тебе выучиться в Сент-Грегори.
Его целью было как можно быстрее подтянуть наивного парнишку до должного уровня. Цель была ох как непроста. Мысли Вилера разбредались во все стороны, умение заниматься у него отсутствовало.
— Если бы только ты мог сосредоточиться, — однажды в полном отчаянии заметил старик.
Положение осложнялось тем, что Вилер был абсолютно равнодушен к общепринятому понятию успеха.
В бостонской приготовительной школе право быть эксцентричным завоевывалось нелегко. Ученики редко поступали в эту школу сразу в старшие классы, а тем немногим, что поступали, непросто было вжиться в новую среду. К тому же Вилер по натуре вообще был не из тех, кто имел хоть какое-то представление, как это делается. У него не было ни малейшего желания стать «своим». Самых старших учеников школы он постоянно раздражал. В нем не было ни ординарности, ни подобострастия. Он не выказывал должного уважения «старшим по званию», а это нелегко давалось даже школьным «ветеранам», не говоря уже о новичке из Калифорнии.
Главным противником Вилера стал парень из самого старшего класса по имени Прентис Олкотт, лучший спортсмен школы и главный староста. В отличие от того, каким Прентис выставлял себя перед окружающими, по отношению к Вилеру он был гадок и жесток. Их первое столкновение произошло за обеденным столом, во главе которого Олкотт в тот день восседал, замещая одного из учителей. После подачи первого блюда староста велел младшему ученику — тремя классами его моложе, — одному из любителей фрисби, за то, что тот не знал года основания школы, собрать и отнести на кухню тарелки из-под супа.
— Я помогу ему, — добродушно предложил Вилер. — Я тоже не знал этой даты.
После еды Олкотт подошел к Вилеру и ткнул указательным пальцем в грудь.
— Слушай, парень. Ты в мои дела не лезь. Когда я говорю ученику младшего класса что-то сделать, это должно быть исполнено.
— Ты придирался к младшему.
Олкотт взбесился.
— Я в самом старшем классе!
— Ты здесь такой же ученик, как и все, — возразил Вилер.
Олкотт в упор уставился на Вилера, не в силах поверить, что кто-то посмел разговаривать с ним таким тоном.
— Ты, парень, похоже, не врубился, а?
— Куда врубился? — спросил Вилер, и в голосе его не было и толики ожидаемого почтения.
С этого дня и потекли рабочие наряды. В каждом списке нарядов на работу значилось имя Вилера, но Вилер просто не являлся на работу.