Если бы Вилер знал тогда то, о чем позднее написал в своем дневнике, то, наверное, смог бы заметить в глазах молодого человека закипающую напряженность.
— И что же мы тут делаем? — спросил, придя в себя, незнакомец. Ноздри его раздулись так, точно он пытался вобрать в себя самую суть непрошеного гостя, всем своим нутром чуя в нем примитивность, которую не пронять ни вежливыми словами, ни благовоспитанностью.
Так как вопрос повис в воздухе, оба мужчины продолжали в упор смотреть друг на друга, пристально изучая внешность противника.
Будь тот, что помоложе, не столь потрясен, скорее всего накинулся бы на незваного гостя, но поскольку он все еще пребывал в шоке, Вилер реализовал свое преимущество. На глазах у изумленного противника Берден потянулся за австрийским конвертом, ловко схватил его и, прошмыгнув мимо незнакомца, стремглав выскочил в коридор. Молодой человек еще несколько мгновений пребывал в ступоре — что, конечно, было на руку Вилеру, — но, едва оправившись от шока, стрелой вылетел в коридор.
Добежав до служебного выхода, Вилер с размаху захлопнул за собой дверь и запер на задвижку. Четыре лестничных пролета, и он уже шагал по уединенному переулку. С каждым шагом грохот за спиной — это колотил в дверь высокомерный американец — становился все тише и тише.
Быстро добравшись до Рингштрассе, Вилер умерил шаг. Возле оперного театра он пересек широкий бульвар и углубился в темные узкие улицы самого сердца старого города, прошел мимо собора Святого Стефана и оказался вдали от места своего преступления. Теперь на нем была удобная одежда, в кармане лежали австрийские деньги, и, чтобы выглядеть как настоящий житель Вены или по крайней мере как американский турист конца девятнадцатого века, оставалось только соответствующим образом подстричься и побриться. Вилер был весьма доволен собой. Когда он здесь устроится и появятся хотя бы какие-то средства к существованию, то постарается разыскать этого парня и возместить похищенное, а пока что надо было подумать о Вене.
Вилер чувствовал себя заново рожденным. Он даже не вспомнил о своей старой — двадцатого столетия — одежде, которую сбросил, точно змеиную шкуру, возле дорожного сундука в гостиничном номере американца. Он испытывал такое неописуемое облегчение от новой удобной одежды, наличия денег в кармане и от того, что никто на него больше не глазеет, что ненадолго совершенно забыл о том, что у него здесь нет ни друзей, ни паспорта или хоть какого-то удостоверения личности, и что в свой первый день в Вене 1897 года он приобрел смертельного врага.
Вилер попросил венского парикмахера подстричь его покороче и сбрить усы в стиле Дикого Билла Хикока, и теперь он ничем не отличался от венцев. Если бы старинная приятельница Джоана Куигли встретила его сейчас в Вене та наверняка язвительно заметила бы, что вид у Вердена теперь «шокирующе нормальный». Он так и слышал, как она с усмешкой и отвращением произносит: «Теперь ты стал как все». Джоана Куигли, жена известного федерального судьи и светская львица Питсбурга, города, где жил и рос ее муж до того, как стал спортивной звездой в Гарвардском университете, в далеком 1959 году преподнесла Вилеру первые уроки плотских наслаждений. Пятнадцать лет подряд он тайно и страстно ее любил.
«Вилер Верден обладает пятидесятиярдовой славой», — сказала она как-то раз ему в Сан-Франциско, вскоре после того как он покалечился во время катастрофы в Олтамонте; она произнесла это раздраженно и заговорила о нем в третьем лице. Они сидели в парке Голден-гейт возле музея Де Янга, и Джоана уже невесть в какой раз пыталась всерьез поговорить об их совместном будущем.
«Он, конечно, не звезда первой величины, как Ринго Старр или, скажем, Роберт Редфорд, или Мик Джаггер, но что он звезда второй величины, так это точно. Стоит ему пройти пятьдесят ярдов по Нью-Йорку, Сан-Франциско или Атланте, и можно поспорить, что кто-нибудь подойдет к нему пожать руку и попросить автограф, или расспросить о Вудстоке, или узнать, не развалится ли группа «Теневое Я».
В тот раз она была особенно раздражена.