И вот в 1957 году его уроки истории, эти яркие зарисовки, «хейзинги», как называли их мальчики Сент-Грегори, были необъяснимо притягательными и действительно начали заполнять пробелы в образовании юного герра Вердена.
Хейз был больше, чем учителем, — он походил на евангелиста в расцвете сил, возвещавшего благую весть. Сам человек образованный, Хейз сыграл огромную роль в образовании трех поколений мальчиков Сент-Грегори, которые знали европейскую историю от корки до корки, не говоря уже о личном «уголке» истории Хейза. Эссе в его классе назывались «фельетонами», а группу наиболее талантливых студентов, которые не отходили от него ни на шаг, Хейз именовал — с некоторой аффектацией — Jung Wien, «Молодая Вена», в честь интеллектуалов и людей искусства, которые собирались в кафе его любимого города. Большинство из его талантливых протеже поступили в Гарвард и впоследствии стали выдающимися бизнесменами или государственными служащими. Мальчики Сент-Грегори знали европейскую историю как свои пять пальцев, но лучше всего они знали Вену. Множество именитых бостонцев — столько, что не перечесть, — полагали, что именно «хейзинги» вдохновили выпускников Сент-Грегори на столь блестящие карьеры. Среди них: бывший губернатор штата Массачусетс, бывший сенатор, директор музея, бывший генеральный прокурор и председатель верховного суда штата Массачусетс, писатель, бесчисленное количество бостонских финансистов и многочисленные ученые. Отношения с Хейзом не только положили начало знаний Вилера о Вене, но и, честно говоря, породили страстное желание посетить ее, мечту — как и многих других мальчиков Сент-Грегори — увидеть все воочию.
«Это были времена иллюзорного блеска, — обольстительно говаривал Хейз, — блистательный образ жизни — взлеты на качелях на краю пропасти и полное неведение о приближении конца. Зато какой блеск!»
Каждый мальчик в Сент-Грегори досконально знал все, чему учил Хейз. Вилер не был исключением. Как нам известно из его дневниковых записей, в первые же дни в Вене 1897 года Вилер почувствовал, что он, как ни странно, прекрасно подготовлен к этому безумному приключению, что лекции Хейза звучат в его голове так ясно, словно его любимый ментор идет рядом по Рингштрассе и заново ему все рассказывает. Вилер узнавал стили одежды, здания и парки города, его достопримечательности. Еще до того как, подойдя к газетному киоску возле оперного театра и прочитав название и дату на одной из газет, он понял, где он оказался.
Версия Хейза звучала так. В 1850 году венцы под руководством императора Франца Иосифа решили снести оборонительные стены, которые с начала Средних веков окружали внутренний город. На месте старинных ограждений построили великолепное кольцо бульваров, придав городу оживление и кипучесть, свойственные концу девятнадцатого века. Ослепительная Рингштрассе, одно из чудес Европы, памятник гражданским свободам, науке, индустриальному превосходству и рациональному порядку, официально была открыта в 1865 году. А к 1880-м годам были построены роскошные здания, равных которым не было нигде в мире.
Богатый промышленный средний класс, придя к власти, установил конституционный режим, который вызвал расцвет индустрии и капитализма, а также приток еврейского населения — евреи устремились в город, где наконец смогли избавиться от мучительного угнетения, которому подвергались в других краях, и где их ждало равенство, новые возможности и поощрение всего прекрасного. Богатая городская буржуазия благосклонно делила власть с аристократами и имперскими чиновниками.
Обрамленный платанами, просторный и величественный, поражающий великолепием, куда ни посмотри, этот бульвар был настолько широк, что в отличие от бульваров других европейских городов никогда не был заполонен суетливой толпой.
«Рингштрассе, — бывало, восклицал Хейз, — это парад разнообразнейших и поразительно элегантных представителей человеческого рода! Одни катили в экипажах, другие спешили или непринужденно прогуливались: ярко одетые офицеры в мундирах, нарядные мужчины в шелковых цилиндрах и женщины, чья красота ничуть не преувеличена молвой».