Все рукописи остались в Париже, на общей кухне, в двух чемоданах, утрамбованных за сервант.
Беглое марионеточное правительство закинули в городишко с немыслимым именем Зигмаринген, очень мелкий и немецкий. Хозяин лечил беглецов бесплатно, давился местным варевом из репы, брюквы, красной капусты и развлекал себя тем, что говорил этим недоумкам в лицо всё, что про них всех думает. Комедиант Ле Виган тоже жил с нами, по-прежнему бесполезный.
Потом опять было бегство. Вы могли читать его подробности в предсмертной трилогии Хозяина, которую всё-таки напечатал Галлимар. А попробовал бы не напечатать: Хозяин в сопроводительном письме обещал, что в случае отказа снесёт парижский дом мсье Галлимара бульдозером.
И вы, должно быть, заметили, что я играю в этом опусе немалую роль.
Для меня специально откладывали кусочки вытопленного гусиного жира и добавляли картошечки.
Люди питались хуже. Тот эрзац колбасы, которым они давились, смердел смертью.
— Бебер не ошибается! — говорил Хозяин по этому поводу. — Он скорее сдохнет, чем прикоснется к этой мерзости... Насколько же он разборчивее, аристократичнее, чем мы, грубые мешки с дерьмом! Мы-то ведь только нахваливаем эти помои! Ещё бы!
Мы с Хозяином и его женой тренировались, долго блуждая по глубокому снегу, чтобы в нужный час перейти швейцарскую границу. Я снега не любил, потому тренировался, не вылезая из тёплой корзинки.
А потом они рванули поездами, какие ещё ходили, на север.
Меня перепоручили бакалейщику, тот вызвался меня кормить. Я сразу догадался, что они собираются делать, и в тот же день выбил решётку, сбежал — и отыскал гостиницу, где Хозяин собирал уже чемоданы.
Мы ползли через хаос железной дороги. Битком набитые вшивыми беглецами вагоны тащил древний дровяной паровоз. Вокруг — оголодавшие или разбомбленные города. Иногда я отыскивал по запаху под развалинами бывшую бакалейную лавку. Из развлечений — драки за кипяток и похороны маршала Роммеля.
Моя обжитая корзина осталась у бакалейщика. Когда поездка стала совершенно опасной, жена Хозяина заперла меня в сумку и я ехал тем восемнадцать дней и ночей. Без еды и почти без питья, разумеется.
…Оккупированная Дания словно и не замечала войны. По улицам в открытую ходили евреи, в магазинах были сыр, яйца, сливочное масло, во Франции выписали по душу Хозяина ордер на арест. Хозяин подобрал белую, с каштановыми пятнами кошечку Сару — по известной вам причине, мы с ней так и не сблизились.
С приходом осени Хозяина посадили. Тюрьма была в плачевном состоянии, так что его определили в камеру смертников, наедине с головной болью и пеллагрой. Он ждал депортации, его жена и я — что его отпустят. Сам Хозяин просил у датского правительства политического убежища, оправдываясь тем, что, исхудавший до шестидесяти килограмм и ещё не позабывший медицину, он не станет с экономической точки зрения обузой для датского государства.
Дело тянулось непостижимо долго и увенчалось амнистией. После пяти лет под надзором, из них больше года в сырой камере, Датское королевство выплюнуло злополучного узника и Хозяин впервые в жизни полетел на самолёте. Вместе с ним летел я, его жена, и Сарин выводок, и псина по имени Бесс. Хозяин выглядел паршиво, а мы, животные, только и могли, что сверкать глазами из специальных корзинок. Самолёт трясло, вспыхивали молнии…
Хозяин ещё долго умирал в пригороде Парижа, в домике метражом с тесную квартирку, дописывая новые рукописи. О тех двух чемоданах не могло быть и речи, они сгинули в водоворотах истории. Когда к нему приходили любопытствующие, он их гнал. Говорил, что слишком стар для интервью.
Поэтому развлекать визитёров приходилось мне. Они говорили, что никогда не видели такого громадного и настолько парижского кота. А я понимал Хозяина всё лучше: потому что холодная, зябкая тень одряхления опускалась и на меня.
Однажды, когда я был в саду, эта тень поглотила меня целиком. Стоял 1952 год. Я был глубокий старик, мне было целых семнадцать лет!..
***
Спустя примерно шестьдесят лет министр культуры и массовых коммуникаций Фредерик Миттеран заявил, что произведения Хозяина не входят в лучшие образцы французской культуры.
А что ещё мог сказать выпускник Института политических исследований в Париже и бывший владелец сети артхаусных кинотеатров?.. А, ну ещё он известен как заядлый любитель сиамских юношей…
Проходит ещё десять лет. В контору знаменитого юриста-консультанта по вопросам авторских прав и тоже немного писателя Эммануэля Пьерра, поднаторевшего в защите по делам о сексуальных домогательствах и антисемитизме, обратился журналист Жан-Пьер Тибо. У него обнаружились некоторые неизданные рукописи Хозяина, надо бы их зарегистрировать.