Рука леди Селины задрожала; зажженная свеча выпала из её обессиленных пальцев.
– Нет, – страстно воскликнула она: – никогда! – и в обмороке упала на пол.
Эдгар между тем, торопливо ехал к Слопертону. Когда во мраке исчезли очертания Грэнжа, он остановил своего красавца-коня подле развалин Башенки-Гвидо.
– Недостает нескольких минут до условленного часа, – сказал он, смотря на часы при свете месяца. – Он не посмеет нарушить данное слово. Он придет. – Эдгар остановился, с беспокойством вглядываясь в темноту ночи. – Но будь что будет! – продолжал он, и мысли его с любовью сосредоточились на красавице, которую он только-что покинул. – Когда бы она знала все! Когда бы узнала, что я несчастный человек, что я разорен, – что я преступник, что я изгнанник. Когда бы она знала, что четырнадцати лет я убил своего учителя латинского языка и подделал завещание дяди. Когда бы она знала, что я уже был трижды женат, и что четвертая жертва моей несчастной страсти, напрасно мне доверившаяся, сегодня вместе с нашим ребенком приедет с вечерним поездом в Слопертон. Но – нет! она не должна этого знать. Констанция не приедет; Бурк-Слоггер должен об этом позаботиться.
– А! вот и он! Отлично!
Эти слова относились к оборванцу с нахлобученною на глаза шляпою; он выскочил из Башенки-Гвидо.
– Я здесь, сэр, – сказал злодей грубым, простым голосом, с полнейшим отсутствием грамматических правил.
– Хорошо. Слушай: мне известны факты, за которые ты должен идти на каторгу. Я знаю об убийстве Билль Смитерса, об ограблении сборщика пошлин, о том, каким образом исчезла младшая дочь сера Режинальда де-Вальтона. Одно мое слово, и ты в руках. правосудия. – Бурк-Слоггер затрясся.
– Слушай! исполни мое желание, и я еще спасу тебя. Поезд 5 ч. 30 м. из Клафэма должен прибыть в Слопертон в 9 ч. 25 м. Он не должен придти на место.
У злодея сверкнули глаза, и он кивнул Эдгару головою в знак согласия.
– Довольно, – ты понимаешь, оставь меня!
За полмили от станции Слопертон, южная линия Клафэма и Медвея переходит мост, перекинутый через Слопертон на Тренте. Когда стемнело, можно было приметить человека, в надвинутой на глаза шляпе, бродившего с топором и пилою в руках под мостом. Время от времени он скрывался под устоями моста, но можно было догадаться о его присутствии, по звуку, производимому топором, и визгу пилы. Ровно в девять, он снова появился и, перейдя на сторону Слопертона, легонько оперся на устой и дал толчок. Мост наклонился, и затем с треском обрушился в воду, оставив зияющее пространство в сто футов между двумя берегами. Исполнив это, Бурк-Слоггер, – это был он, – с зверским хохотом уселся у разделенного железнодорожного полотна и ждал прихода, поезда.
Из лесу послышался свисток, возвещавший приближение локомотива. На минуту блеснул красный свет фонаря. Земля дрожала. Поезд несся с страшною быстротою. Еще секунда, и он у берега. Бурк-Слоггер злорадно смеется. Но мгновенно поезд перескочил пучину и, попав прямо на рельсы с другой стороны, раздавил Бурк-Слоггера, быстро уносясь к Слопертону.
Первое, что попалось на глаза Эдгару, когда он подъехал к станции, при приходе поезда, было тело Бурк-Слоггера, висевшее спереди локомотива; второе – лицо покинутой жены, выглядывавшее из вагона второго класса.
Непонятный страх, казалось, обуял Клариссу, горничную леди Селины, когда она стремительно прибежала к своей госпоже.
– О, миледи! какие известия!
– Объяснитесь, – сказала её госпожа, вставая.
– На железной дороге случилось несчастье, – убит один человек.
– Что! Эдгар! – почти крикнула Селина.
– Нет, Бурк-Слоггер, сударыня!
– Мой первый муж! – произнесла леди Селина, опускаясь на колени. – Справедливый Боже, благодарю тебя!
Утро семнадцатого числа наступило в Слопертоне ясное и светлое. – Прекрасный день для свадьбы, – сказал пономарь дворецкому Слопертон-Гренжа. – Престарелый слуга грустно покачал головою. – Увы! нельзя верить в предзнаменования! – возразил он. Семьдесят пять лет тому назад, точно в такой же ясный день моя молодая госпожа… – но он вдруг смолк при виде незнакомца.