Лейла Хэдли Люс: Те немногие фотографии Джерри, которые я видела за многие годы, всегда были сняты тайно. Он как-то прятался от фотообъективов. Те снимки давали мгновенное представление о том, каким был рядовой Джерри. Он считал свое прошлое и то, что он делал в прошлом, сугубо личным делом. И даже больше, чем личным. А секретным. И я догадывалась, что это из-за войны. Из-за того, что он служил в контрразведке.
Джон Макманус: Группы контрразведки имели свойство становиться призрачными на дивизионном уровне. Были мелкие группы, действовавшие в составе батальонов, входивших в дивизии или полки. Некоторые занимались допросами немецких военнопленных, от которых получали информацию; другие сосредотачивались на местном гражданском населении. Сэлинджер делал и то, и другое. Контрразведчики работали на самой передовой, тесно взаимодействуя со стрелковыми ротами. В контрразведке служили интересные типы вроде ребят, для которых немецкий был родным языком, люди, мигрировавшие в США после того, как в Германии к власти пришли нацисты. Теперь эти люди возвращались домой, допрашивая своих соотечественников. А еще в контрразведке служили знатоки французского языка. Люди с лингвистическими навыками, которые были полезны в Европе. Этих людей смешали с теми, кого я называю типами из разведки. Эти были обучены сбору разведывательных данных и наблюдению. Они почти всегда были завербованными военнослужащими и занимались полевой разведывательной работой. Немного приукрашивая, скажу, что они занимались одним из важнейших дел во время Второй мировой. Их обучили не выдаваться; предполагалось, что они будут действовать как тени в тени, и такими они и остались в истории. У армии США была склонность недооценивать разведку. Офицеров разведки ценили меньше, чем, скажем, саперов или специалистов. Такое отношение привело к кошмарным провалам вроде битвы в Арденнах, когда американское командование и понятия не имело о том, что немцы вот-вот начнут наступление.
Контрразведка требует развитых навыков допроса. На практике это могло приводить к тому, что злой американский малый с тяжелой рукой и говорящий по-немецки говорил пленному: «Тут у меня ребята, которые хотят тебя шлепнуть. Да мне и самому пристрелить тебя – раз плюнуть, если ты не расскажешь мне, где дислоцирована твоя часть». Это был не столько допрос с пристрастием и мерами физического воздействия, сколько игры ума. На заднем плане всегда маячила угроза расстрела. Иногда прибегали к мягкому варианту допроса. Допрашивающий разыгрывал из себя доброго малого. Он усаживался и вел с пленным разговор, давал ему поесть, расспрашивал, откуда пленный родом, предлагал ему сигарету, но все это было прелюдией к вопросу: «Расскажи мне, что ты знаешь». Сотрудники контрразведки вроде Сэлинджера были обучены находить «слабое звено», самого болтливого парня из группы пленных, и знали, как развязать таким людям язык.
Иб Мелхиор: В соответствии со стандартным порядком действий, сразу же после овладения очередным городом мы приказывали местному населению сдать все фотоаппараты и бинокли. Делалось это для того, чтобы местные жители не могли сделать снимки нашего снаряжения, занятых нами зданий, опознавательных знаков, показывающих различные части, и прочих объектов, которые могли бы оказаться полезными противнику… Фотоаппараты и бинокли собирали в большие урны (обычно ими служили ванны из разбомбленных домов), обливали бензином и сжигали.
Мы выбирали место, подходящее для размещения нашего подразделения, в соответствии со стандартной процедурой: здание должно быть неповрежденным и еще занятым немцами. Мы приказывали тем, кто занимал здание, выйти оттуда в течение 15 минут, не вынося из здания ничего, кроме личных принадлежностей, и оставив все в доме – все двери, все столы с ящиками, все гардеробы – открытыми. Как только немцы выходили из здания, его занимали мы. Если занять пустой дом или любое пустое здание, то оно могло оказаться минированным. Любимыми местами установки этих хитрых, убийственных устройств были кровати, унитазы, пустые кресла, печи и портреты Адольфа Гитлера на стене – да-да, именно в таком порядке. Многие американские солдаты подорвались, бросившись на кровать или воспользовавшись удобным сиденьем в туалете, а не сточной канавой на холодной улице, или пытаясь согреться у казавшихся такими уютными печек. Или проявив свое презрение к фюреру срыванием его портретов со стен.
Обычно немцы подчинялись нашему приказу, пусть и с угрюмой неохотой или с сожалением. Но не всегда. Некоторые начинали рыдать и объяснять свое поведение, а другие были, по-видимому, слишком испуганными, чтобы двигаться, и их приходилось подталкивать… Одна из групп в нашем подразделении услышала два выстрела в момент, когда собиралась занять жилой дом. Бойцы немедленно укрылись, но, не услышав никаких других звуков, указывавших на какое-то движение внутри дома, вошли в дом и нашли тела мужчины и его жены, которые покончили жизнь самоубийством, лишь бы не подчиняться приказам американцев.