— Где ж своих-то найти? — повторил просьбу Якунин. — Мне капитан Керман приказал…
— Брось! — перебил капитан. — В этой кутерьме черт ногу сломит. Ты вот что, видишь слева дом под зеленой крышей? Дуй туда с хлопцами. Там вас и определят.
Однако до указанного места Якунин со своими людьми добраться не успел. Над городом появились фашистские самолеты. Один за другим они сваливались на крыло, входя в пике.
— Воздух! — крикнул кто-то.
Надсадно завыли бомбы. Якунин прыгнул в канаву, наполовину залитую водой. В следующий миг кругом загрохотало, все потонуло в дыму. Тяжелые разрывы вдавили Якунина в липкую жижу. Над головой полетели осколки штукатурки, кирпичи. Едкой известковой пылью забило рот. А бомбы продолжали рушить округу, и любая могла оказаться для каждого солдата последней.
Затем все стихло. Взревев напоследок моторами и сделав круг «почета» над дымившимся городом, «юнкерсы» взмыли в небо и безнаказанно удалились. Наступившая тишина оглушила, словно уши заткнули ватой.
Якунин выглянул из канавы. На месте дома с зеленой крышей — бесформенная гора камней, вокруг которой суетились красноармейцы, растаскивающие завалы. Мелькнула показавшаяся знакомой фигура: развернутые могучие плечи, крупная круглая, как шар, голова с оттопыренными ушами, широкие, словно сажей наведенные брови…
«Где я видел этого парня?» — подумал Якунин. А солдат тем временем ворочал пудовые камни.
— Сюда! Скорее! — крикнул он сновавшим с носилками санитарам. — Раненый под завалом. Командир!..
Якунин не ошибался. Иван Фесенко служил в 4-м Украинском полку имени Дзержинского. Где-то на военных дорогах они наверняка встречались. Выбравшись из канавы, Якунин, облепленный грязью, уже намеревался подойти к знакомому красноармейцу, как его громко и властно окликнули:
— Лейтенант, подойдите сюда!
Худющий майор в круглых очках оказался комиссаром полка НКВД.
— Становитесь во второй ряд! — приказал он, кивнув в сторону дома.
За стеной Якунин с удивлением обнаружил группу командиров. Тут были капитаны, лейтенанты, полковники, представители пехоты, артиллерии, авиации, даже моряки.
— У меня взвод, — попытался было объяснить Якунин. — Пусть неполный, но надо его собрать.
— Это мы и делаем, — пояснил майор. — Ставим всех в строй. Надеюсь, вы не возражаете, лейтенант?.. Пожалуйста, сюда!
— Есть! — козырнул Якунин и пошел к указанному месту. Фесенко между тем вместе с другими солдатами продолжал по распоряжению того же майора растаскивать образовавшиеся после бомбежки завалы.
Родом Иван был из Донбасса. Там погиб его отец, боровшийся за установление Советской власти. Фесенко-младший намеревался вначале, как и многие его сверстники, пойти в шахтеры, а жизнь распорядилась по-другому: отчим увез его в село. Но не лежала у Ивана к землеробству душа. Он долго искал свое дело, работал то в одном месте, то в другом, покуда не выбрал редкую для деревни профессию портного, или, как говорили у них, шва-ля. Ребята над ним подтрунивали: бабья, мол, специальность. Но и завидовали. Зарабатывал он хорошо, от заказчиков отбою не было, потому как шил Иван и зипуны, и армяки, и шубы. Да не просто шил, а по высшему разряду, с придумкой.
Когда в тридцать девятом Фесенко призвали в армию, то и тут пригодилось портняжье искусство. Его сразу же определили в полковую швейную мастерскую. Дел там было невпроворот. Он чинил обмундирование, кроил гимнастерки, шил брезентовые чехлы для машин и орудий.
Возможно, так и не выучился бы стрелять — огневой подготовкой с мастеровыми занимались редко, — не случись войны. Полк бросили на оборону Киева, и все тыловые подразделения пошли на передовую. Пришлось-таки Ивану Фесенко сменить портняжью иглу на винтовку. И тут оказалось, что у него твердая рука, редкое хладнокровие и меткий глаз — настоящие снайперские качества.
Послышалась команда: «Кончай работу! Строиться!..» Развернув карту, майор давал последние указания:
— Двигаемся по дороге на Харьков. Не исключено, что немцы ее уже перерезали. Будем пробиваться. Иного пути все равно нет!
Колонна сводного батальона двинулась по улице. Справа и слева горели подожженные фашистскими бомбами дома. Рядом со сгоревшими стояли белые мазанки, утопающие в садах. Выбивающийся из разукрашенных резными наличниками окон огонь казался ненастоящим. Разум отказывался понимать, почему все это приходится бросать. Шагая мимо, солдаты и командиры только стискивали зубы и опускали глаза.