— Юде?
Сара чуть не закричала, но, вовремя вспомнив предупреждение, прикусила язык.
— Нет, — замотал головой Рафаэль. — Армянин. Слыхал? Армения, Кавказ!..
— О Кауказус! — понял солдат, неожиданно обрадовавшись чему-то. — Кауказус гут! — И показал стволом автомата в сторону хутора. — Шнель.
— Нам не туда. Найн! — воскликнул Поповьянц, пытаясь восполнить незнание языка бурной жестикуляцией. — Нам в Борнсполь!..
— Шнель! — сердито прикрикнул немец и угрожающе поднял автомат.
Понурив головы, оба торопливо, теперь уже не по своей воле, зашагали к Артемовне. Подошел еще один немец, помоложе, что-то сказал конвоиру. Тот лишь брезгливо отмахнулся.
— Спрашивает, обыскал ли нас? — шепнула Сара. — Предполагает, что под лохмотьями спрятаны ценности.
— Откуда ты знаешь немецкий? — удивился Поповьянц.
— В школе учила.
— Я тоже. Еще и в институте. А понимаю не больше десятка слов.
— Не забывай, что я знаю язык своих предков, который, к сожалению, очень с немецким схож…
— Тихо, я понял. — И, наклонившись к ее уху, сказал: — Тебе нужно придумать имя. Нейтральное имя…
От неожиданности глаза Сары округлились и стали похожи на две незрелые виноградины. О чем она подумала в это мгновение? Не о том ли, что имя, данное человеку в момент рождения, становится таким же неотделимым от него, как кожа. И еще: что в имя, придуманное родителями, вложен определенный смысл, ее судьба…
— Лидия! Отныне я Лида! Так звали мою погибшую в боях за Киев подругу. А отчество, если позволишь, возьму твое.
— Дело за фамилией.
— Ее можно было бы и не менять. Впрочем, Бумагина… Бумагина. А что если Кулагина?
— Подходит. Теперь, что бы ни случилось, ты Лидия Степановна Кулагина.
На окраине хутора они увидели вблизи пленных красноармейцев. На людей больно было смотреть, настолько они были измождены. Заросшие щетиной, грязные, оборванные, пленные стаскивали убитых в силосную яму, а раненых на шинельных волокушах заносили в длинный крытый соломой амбар. Туда-то и затолкали конвоиры Поповьянца и Бумагину.
В полумраке они разглядели сидящих и лежащих на земляном полу людей. Было их не меньше сотни. Большинство — в военной форме, некоторые в гражданском платье, но явно с чужого плеча, что, очевидно, и вызвало подозрение немцев. Лица встревоженные, настороженные, глаза лихорадочно поблескивают.
— Кидают увечных, как бревна! — сказал кто-то со злобой. — Хоть бы перевязали, звери!
Рафаэль с Сарой переглянулись. Внутри амбара охраны не было, и они стали осторожно вдоль стены пробираться в другой конец помещения, вздрагивая и замирая всякий раз, когда снаружи раздавался окрик на немецком языке.
Длина амбара достигала не менее ста пятидесяти метров, и половина его была уже заполнена ранеными. Многие метались без сознания, в беспамятстве наваливаясь на соседей. Некоторые были кое-как перевязаны тряпками. У других сквозь дыры в обмундировании зияли открытые раны, привлекавшие мух.
— Воды! Губы смочить! — молил боец, раненный в живот, которому явно нельзя было пить.
— Ох, колено! Спасу нет, болит! — кричал его сосед с оторванной ногой.
— Братцы, — неслось из угла, — кончайте со мной!..
Картина была поистине жуткая, но и знакомая. С чем-то подобным Поповьянц уже сталкивался, выезжая на передовую. В период обороны Киева его как врача-практиканта часто посылали на батальонные медицинские пункты. Там тоже, случалось, шел беспрерывный поток раненых, нуждавшихся в срочной помощи. Приходилось оперировать на месте, зачастую под обстрелом, иногда прикрывая раненого от осколков собственным телом. Поэтому он, не растерявшись и здесь, сразу же начал привычно распоряжаться. Остановив двух красноармейцев, занятых переноской раненых, Поповьянц приказал найти ведра — в разбитых машинах их было полно — и натаскать воды в бочку, обнаруженную в углу амбара. Вода нужна была и для питья, и для элементарной гигиены. Трех других солдат из тех, что выглядели постарше, он попросил исполнять обязанности санитаров.
— Что делать-то? — спросили они недоумевая.
— Прежде всего, подавайте лежачим «утки».
— Смеешься, доктор? Где мы их возьмем?
— Используйте каски.
Бойцы поглядели на него обалдело: никак не предполагали, что каскам можно найти и такое применение.
— Живее! — прикрикнул на них Поповьянц, и солдаты засуетились.
В амбаре оказались две медсестры с санитарными сумками; они сразу приступили к перевязкам. Сару, как медика опытного, Поповьянц направил заниматься переломами: наложение шин требовало сноровки и умения. Сам же принялся за раненых, находящихся в шоковом состоянии.