Амбар постепенно заполнялся. Рафаэль уже потерял счет раненым. Сперва их было сотни полторы, потом перевалило за две, достигло трех…
После полудня, когда они кое-как управились с первичными перевязками, в амбаре появился немецкий офицер. Его сопровождал военный моряк в туго перетянутой широким командирским ремнем черной флотской шинели без знаков различия, в брюках-клеш и форменной фуражке с крабом на околышке.
Был моряк сухопар, довольно высок и строен. Небольшой прямой нос. Жестко очерченный подбородок. Тонкие губы. Глубоко посаженные глаза прятались за широкими бровями. На вид ему было далеко за тридцать. Держался он с достоинством: ни в голосе, ни в жестах — никакого подобострастия. Говорил требовательно, напористо. И, судя по тому, как сдержанно вел себя немецкий офицер, было в этой манере нечто, вызывающее невольное уважение. Изъяснялся моряк по-немецки, как видно, свободно. Ни разу не запнулся, не сделал паузы.
— Кого еще принесло на нашу голову? — тихо спросил Поповьянц.
— Не знаю, — отозвалась Сара шепотом. — Наверное, какой-нибудь немецкий прихвостень. Впрочем, подожди, ничего не понимаю. — На лице девушки отразилось недоумение: — Моряк говорит, по законам международного Красного Креста с пленными, особенно с теми, что ранены, противник обязан обращаться гуманно. Есть Женевская конвенция, подписанная также и Германией. Он, как врач, настаивает…
— Значит, тоже врач?
— Ну конечно. Нужный немцам специалист… Иначе они наверняка не стали бы с ним церемониться.
Немецкий офицер властно перебил моряка. Он громко, надменно стал объяснять русскому, что война у них идет с большевистской заразой и поэтому не подпадает под юрисдикцию обычных военных законов, принятых в цивилизованном мире. Однако немецкая армия, одерживающая одну победу за другой, может проявить снисходительность и оставить раненых русских солдат на попечении собственных медиков, коли таковые найдутся, и местного крестьянского населения, если оно выразит согласие взять на себя дополнительную обузу. У немецкой армии сейчас есть более важные задачи: идти на восток и к зиме завершить блицкриг. Разумеется, ни медикаментов, ни продовольствия выдаваться не будет. Придется обходиться своими силами и средствами. Великая Германия не намерена лечить и кормить воевавших против нее солдат. Остальные пленные, все, кто в состоянии держаться на ногах, немедленно отправляются в созданный для них лагерь.
Моряк попробовал еще что-то сказать, но офицер оборвал.
— Достаточно, герр доктор! — резко сказал он по-русски. — Вы должен быть согласен с тем, что я имел вам сообщить. Только на такой условий мы не станем забирать вас самого в лагерь. Благодарите немецкого бога, герр доктор.
— Понял вас, — глухо отозвался моряк, опуская глаза, которые, как заметил Поповьянц, недобро щурились. — Постараюсь оправдать ваше доверие, господин капитан.
— Гут! — удовлетворенно хмыкнул немец. — Я рад, что мы установили договор. Но есть главный условий: среди раненый не может остаться ни один комиссар и юде. Враги рейха подлежат полному немедленному уничтожению! Вы хорошо поняли меня, герр доктор?
— Так точно!
Моряк согласился слишком поспешно, чтобы его ответ можно было принять за чистую монету. Но немец остался доволен, только предупредил:
— Отвечает ваша голова. Мы будем проверять.
Офицер обернулся и что-то приказал вошедшим за ним солдатам. Те не спеша двинулись между ранеными, пристально всматриваясь в лица. Коротко ударил выстрел, второй, третий. Сара судорожно вцепилась в Поповьянца.
Следом за солдатами, оставив моряка на месте, двинулись два офицера. Они шли, наступая на лежащих, не обращая внимания на стоны и крики, громко переговариваясь.
— Вы только послушайте, о чем говорят эти убийцы, — сказала Сара, забыв об осторожности. — Пусть русские сами лечат и кормят своих калек. Без квалифицированной медицинской помощи выживут только сильнейшие. А Германии как раз и нужен крепкий рабочий скот.
— Ох гады! — с ненавистью пробормотал солдат, услышавший ее слова. — Мы еще вам покажем рабочий скот. Только бы на ноги встать!
— Ничего, друг, выздоровеешь. — Поповьянц мягко положил руку на плечо солдата.
— Только вы, доктор, Христом Богом просим, не покидайте нас, — сказал боец. — Иначе всем крышка!
Рафаэль протолкнул ком, застрявший в горле, сказал:
— Крышка будет немцам, а мы еще повоюем, дружище…
Если у него и было раньше намерение бежать и пробиваться к своим — они даже обсудили это с Сарой, — то теперь оно само по себе отпало. Оба должны, обязаны остаться здесь. При любых условиях, что бы ни случилось, врач не может, не имеет права бросить раненых!