— Что ж тут думать? Не о себе хлопочем. У нас есть школа, она сейчас пустая стоит, — отозвался Гладун. Сам он только вернулся из Артемовки, где занимался захоронением погибших. Билык еще утром предлагал занять школу под лазарет.
— И то верно, — обрадовалась Евдокия Степановна. — Пошли к Лаврентию Гавриловичу!..
Школа в Кучакове была построена еще в начале века, называлась сперва церковно-приходской и размещалась в здании по тем временам добротном — кирпичном, под железной крышей. Из детей богатеев набиралось не более двух классов, и помещения хватало. После революции, когда в школу пошли все сельские ребятишки, она сразу оказалась тесной, и тогда наискосок через улицу выстроили еще одно здание, чуть просторнее, тоже одноэтажное, только деревянное. В конце тридцатых годов, после организации сельхозартели, село разрослось. По решению правления колхоза школе было отдано третье здание, стоявшее чуть на отлете. Это был довольно просторный деревянный дом в несколько комнат с пристройкой, где для ребят оборудовали раздевалку.
В этих-то трех школьных зданиях и было решено разместить раненых. Ну а уж для тех, кто не поместится и туда, в резерве оставались помещения сельсовета и клуба, не считая детского сада, расположенного за домом Василия Ерофеевича Дворника.
Когда Горунович и Гладун пришли в школу, там вовсю уже шла работа. Ребята-старшеклассники под руководством директора выносили из классов парты, составляя их во дворе, девочки старательно мыли полы и окна, со скотного двора тащили солому для подстилки.
— Никак не придумаю, чем солому застлать, — посетовал Билык. — Колючая. А у нас даже брезента нет.
— Придется покрыть шинелями да солдатскими плащ-накидками, — сказал Гладун.
— Они ж грязные, Иван, нельзя, — возразила Горунович.
— Слишком много хочешь, Евдокия, — развел руками Гладун. — Чем богаты, тем и рады…
— Думаю, надо в вагонах поискать. Там и белье должно найтись, и медикаменты.
— Ты санпоезд имеешь ввиду? — спросил Гладун.
— Ну да, тот, что за селом фашисты разбомбили. Несколько пульманов, я видела, уцелело. Их повалило, но внутрь залезть можно.
— А если там немцы охранение выставили? Постреляли же они из того санпоезда врачей и сестер? Прямо возле насыпи из автоматов покосили.
— Я попробую, — сказал Билык. — Надо только подводу найти.
— Тогда и я с тобой! — решительно заявил Гладун.
К школе тем временем подкатил на телеге Александр Илькович Лукаш, доставивший из Артемовки очередную партию раненых. Долговязый, хмурый, он держался подчеркнуто молодцевато, точно солдат на смотру: плечи расправлены, грудь вперед. В движениях медлителен, вальяжен, как и его волы, при которых Лукаш состоял в колхозе с незапамятных времен.
Бойцов начали заносить в помещение. Тем, кто не мог двигаться, помогали легко раненные. Лукаш же, скрутив цигарку, подошел к Гладуну.
— Так что семьдесят три человека перевез, — не без гордости сообщил он. Лет Лукашу было за пятьдесят, но волосы оставались густыми, темными, лишь в усах пробивалась седина. — Поначалу мы с жинкой Анной Андреевной возили, — затягиваясь, произнес он доверительно. — А потом я ей сказал: треба хлопцам еду сготовить. Им харч подавай для пополнения силы. Вот и поехали мы с Васькой, — кивнул он на верткого, такого же черноголового, как отец, паренька, с важным видом стоявшего возле повозки с кнутом в руке. — Не дивись, Иван, шо малый, с быками справляется запросто. Брат Трофим тоже помогал…
— А другие сколько перевезли? — поинтересовался Гладун. — Знаете?
— Как не знать? Со всеми в Артемовке встретился. Значит, так… Томилин Вася сорок бойцов доставил, братуха его Демьян — трохи больше. А вот Григорий Дорофеич Литвиненко, тот человек за восемьдесят уже привез. Столько же Василь Дворник с сыном. Родион Пащенко не очень от них отстал, даром что хворый…
— Дело к тебе есть, Александр Илькович, — вмешался в разговор Билык.
— Слушаю вас, Лаврентий Гаврилыч.
— К разбитому санпоезду не подвезешь? Медикаменты нужны, а там, надеемся, не все сгублено. Только сам знаешь, если немцы поблизости, нас могут и недобро встретить. Настаивать права не имею.
Лохматые брови Лукаша угрожающе сошлись над переносицей, на высокий крутой лоб набежали гневные морщины.