В проеме двери, ведущей в соседний класс, стояла, закрывая собой лампу, Горунович. Разметавшиеся светлые волосы, подсвеченные со спины, ореолом окружали голову. Подойдя к ней, Гришмановский увидел строго поджатые губы и, не удержавшись, тревожно спросил:
— Что, плохо?
— Вы о чем?
— Поповьянц расстроен?
Горунович удивилась:
— Не знаю. Он еще занят.
— Разве операция до сих пор не закончилась?
— Простите, Афанасий Васильевич, вы что имеете в виду?
— Как что? — недоуменно переспросил он. — Ампутацию, конечно…
Горунович облегченно вздохнула:
— С этим все нормально. Раненый давно спит. Рафаэль Степанович делает другую операцию.
Гришмановский не нашел в себе сил обрадоваться. Вдруг представилось, как трудно будет им, и особенно Поповьянцу, справиться с госпиталем. Михайловский и он — терапевты, если и смогут делать операции, то только самые простые. Основная тяжесть ляжет на Рафаэля, а он так молод. Наверное, во время первой операции зверски устал, а тут сразу вторая…
Примерно так же рассуждал и сам Поповьянц. Закончив ампутацию ноги, он совершенно обессилел. Ныли плечи. Ломило спину. Пот заливал глаза. Оперировать лучковой пилой при свете керосиновой плошки стоило неимоверного напряжения. Он рухнул на стул, закрыв глаза, но не успел прийти в себя, как к нему подбежала Соляник.
— Хрипит тут один, Рафаэль Степанович. Кажись, помирает, — запричитала она.
— Спокойно, Варя, — устало сказал Поповьянц. — Суетиться в нашем деле противопоказано. — Он вымыл руки и только тогда спросил: — Где лежит твой хрипящий?..
Девушка повела его к раненому в самый дальний угол класса. Дышал солдат тяжело. Услышав характерный свист, хирург сразу определил: ранение в грудную клетку, наружный воздух попадает в легкие.
— Ой батюшки! — вскрикнула Варя, со страхом глядя на синюшные губы бойца. — Что вы стоите? Делайте хоть что-нибудь, доктор!
Поповьянц не ошибался. У бойца осколком было пробито легкое, и он быстро терял силы.
— У нас есть еще стерильные бинты? — спросил Рафаэль у Сары, подбежавшей с яркой лампой.
— Остались индивидуальные пакеты.
— Дай один!
Сдерживая нетерпение, Поповьянц не спеша наложил повязку. Свист тут же прекратился. Это означало, что наружный воздух перестал поступать в легкие через рану. Боец, почувствовав облегчение, задышал ровнее, прекратилась дрожь. Но врач-то знал: повязка — мера временная и кардинального улучшения не даст. Что делать дальше? Снова оперировать?.. Он не мог без содрогания вспомнить о только что сделанной ампутации. Орудовать портняжной иглой и швейными нитками, не иметь элементарных зажимов… А какую адскую боль должен был чувствовать оперируемый! Но если есть хоть один шанс спасти человека, разве можно им не воспользоваться?
— Как у нас с морфием? — спросил Рафаэль у Горунович.
— Пока есть, — сообщила она.
Поповьянц решительно поднялся.
— Так тому и быть… Дайте раненому морфий, — распорядился он, — и готовьте к операции. Попробуем зашить!
Было уже за полночь, когда хирург вышел из помещения. Его шатало от усталости, перед глазами вспыхивали радужные круги, руки дрожали.
На крыльце сидел Гришмановский. Он ничего не спросил, отодвинулся, освобождая место рядом. Оба долго молчали, думая об одном и том же. Потом Гришмановский сказал:
— Госпиталь будем рассредоточивать. И как можно скорее.
— Зачем? — недоумевая спросил Рафаэль. — Когда все в куче, удобнее вести медицинское наблюдение. Нас, врачей, и так мало.
— А о безопасности ты забыл?
— Есть дурные вести?
— Пока нет, — вздохнул Гришмановский. — Но ни на минуту нельзя забывать, что мы находимся в тылу врага и задача поставлена перед нами сложнейшая!
— Поставлена? — еще более удивился Поповьянц. — А я-то полагал, что мы сами, так сказать, по велению сердца…
— Конечно, сами, — сердито перебил Гришмановский. — Но не думаешь же ты, что если на нашу землю пришел враг, то Советская власть перестала существовать?
Рафаэль резко повернулся. Какая муха укусила начальника госпиталя? Неужели что-то случилось и моряк знает больше, чем говорит?
— Я так не думаю, Афанасий Васильевич, — ответил Поповьянц. — Но в той неразберихе…
— Ошибаешься, Рафаэль, — уже спокойно сказал Гришмановский. — Все остается по-прежнему, хотя, конечно, в несколько измененном виде.
— Послушайте, Афанасий Васильевич, может, не стоит темнить? Разве я не вправе рассчитывать на большее доверие? Или не заслужил?
— Не надо, — тихо попросил Гришмановский. — О доверии между нами вопрос давно решен. Но иногда надо быть любопытным… в меру. Чем меньше знаешь, тем лучше. Сегодня я получил первый урок по законам конспирации… Знай одно: дано задание сделать все, чтобы максимальное количество раненых вернуть в строй. И в этом нам обещали помощь!