Кобоев приехал около семи часов вечера, на своем «УАЗике», с исполосованной мордой. Поставив машину напротив дома, в котором я засел, он приоткрыл дверь, устало выставив ноги на подножку и закурил, изредка бросая ленивые взгляды на дорогу, ведущую от трассы и дом Магира-аги.
Первые фигурки, устало бредущих по дороге мигрантов я увидел примерно в половине восьмого вечера. Как я понял, члены эмигрантского клана работали в разных места и с работы подтягивались в разное время. Кто-то из мужчин сам подходил к участковому и отдавал ему деньги, кто-то старательно делал вид, что не видит вездехода, старательно обходил ее стороной, но бдительный Кобоев окликал «нарушителей конвенции», подзывал к себе и отнимал деньги. В любом случае, платили все. Прямо подо мной, на террасу дома, вышли две темноволосые молодки и, глядя на происходящее через окна, что-то взволнованно обсуждали на своем языке.
Все произошло неожиданно. Вот к машине, после окрика участкового, подошли три, мокрых, хоть выжимай, молодых мигранта, вот двое из них, безропотно, сунули участковому в руку мятые купюры — процесс передачи бесстрастно фиксировала японская камера, а вот с третьим вышла промашка. Третий мигрант, высокий худой парень, заспорил с участковым, и спор сразу перешел на повышенные тона. Кобоев ударил парня, и тот, нелепо взмахнув руками, упал в грязь, а после того, как с трудом поднялся, все и произошло.
Измазанный в жидкой глине парень бросился на участкового, прижимаясь к нему и хватая его за запястья, а те двое, что секунду назад стояли позади них, мокрые, жалкие и, казалось, безучастные ко всему, набросили на шею Кобоева какое-то полотенце и принялись душить его в четыре руки. Признаюсь, честно, я даже не сразу понял, что происходит — камера несколько секунд продолжала фиксировать сучащего ногами участкового, на котором повисли трое, не давая ему даже дотянуться до кобуры, торчащей из-под серой куртки.
Кобуры! Какого черта я тут лежу, как блогер двадцать первого века! Какой бы сукой не был Кобоев, он мент, и его сейчас натурально убивают! Рука выдернула пистолет из поясной «оперативки», я бросил камеру, рывком оттолкнулся от досок на которых лежал и в голове моей вспыхнула сверхновая, что-то лязгнуло и с шумом упало вниз…
Когда яркие вспышки в глазах исчезли и обрел возможность соображать, я понял, что произошла катастрофа. Правую руку я не чувствовал, вернее чувствовал, как в нее воткнули раскаленный стержень, из груди рвалось, еле сдерживаемое мной, шипение, а в правая рука больше не сжимала привычную рукоять пистолета. Кое-как повернувшись набок, я увидел торчащий из крыши новенький гвоздь — «сто двадцатка», на зазубренном наконечнике которого висела почти черная капля крови. Это что? Я, со всей дури молодецкой, вскакивая, насадился на гвоздь? Я, преодолевая боль в руке принялся щупать доски, в поисках выпавшего пистолета, когда мои пальцы повисли в пустоте…
Я, уже понимая, что случилось нечто ужасное, повернул голову и разглядел черную полоску, идущую под крышей. Кто-то, при строительстве дома, забыл забить утеплителем полость между дощатыми стенками дома или утеплитель там осел и сейчас в эту узкую полость улетел самый нужный для меня предмет в мире. Я, постанывая от боли, боясь вновь напороться на гвозди, торчащие из крыши, попытался сунуть в полость руку, но пальцы нащупали только плохо оструганные доски. Мой черный верный друг лежал в недосягаемой для меня глубине, а я сидел на чердаке, будучи опасным очевидцем для…
Я осторожно выглянул в слуховое окно. С участковым уже было покончено, и сейчас его обмякшее тело, десяток набежавших мигрантов, в том числе и пара женщин, запихивали в заднюю дверь «УАЗика».
Длинный парень, что напал на Кобоева первым, размахивал пистолетом с обрезанным кожаным тренчиком и что-то вещал перед двумя десятками своих соплеменников, вокруг которых крутились ребятишки. Внизу раздались торопливые шаги, в щели что-то мелькнуло, и я увидел, как из дома, накинув на плечи фуфайку, торопливо вышел Магир-ага.