Борис Михайлович сторонкой обошел ребятишек. Он досадовал, что напрасно сходил к Грушко: у того не оказалось никаких бумаг, касающихся Донцова.
Проходя мимо правления колхоза, Лапин заметил ранний свет в окнах председательского кабинета и решил на минутку завернуть к Тобольцеву.
— За каждого ягненка головой отвечаете, учтите это! — говорил Тобольцев колхозному чабану Кадырову, тому самому Кадырову, которого Донцов привозил когда-то с зимовки с воспалением легких.
— Понятна, Семен Яковлевич, понятна. Все будут живы. Не дадим умирать, — уверял чабан.
Тобольцев кивком головы указал Борису Михайловичу на стул, дескать, подождите минутку, пока я закончу этот деловой разговор.
Когда чабан и зоотехник удалились, председатель со вздохом сказал гостю:
— Ждем массовый окот овец. Эх, наступают деньки, — но не жалоба на эти «деньки», а радость слышалась в голосе Тобольцева.
— Похоже, буранчик собирается, — без всякой связи молвил Борис Михайлович, чтобы как-то поддержать разговор и отвлечь собеседника от скучных дел.
— Верно, похоже, Борис Михайлович, барометр падает. Как там наши артисты, — забеспокоился Тобольцев. Он вызвал по телефону зареченский Дом культуры. — Зиновий Макарович? Да, да, я, Тобольцев. Как там наши артисты? Приехали? Ну спасибо, обрадовал! Никто не обморозился? Отлично. До свиданья. Желаю удачи. — Он положил трубку и с облегчением сказал: — Доехали благополучно. Ну, посмешит ваш доктор зареченскую публику.
— Да, да, посмешит, — угрюмо подтвердил Борис Михайлович.
— Между прочим, я сперва здорово-таки на вашего доктора косился, а нынче подумал, подумал, да шут с ними.
— Вы имеете в виду ухаживания доктора за Татьяной Семеновной?
— Вот именно. Дружат, что поделаешь.
— Да, конечно, дружба — дело хорошее. Только сами знаете, Семен Яковлевич, не вечна она, как и все на земле.
— Я вас не понимаю.
— А что тут понимать, все ясно: Донцову скучно в деревенской глуши, вот и ищет утешение. Известное дело, городская невеста далеко — не каждый раз поедешь к ней, — говоря это, Борис Михайлович в щелочки глаз, как в замочную скважину, наблюдал за Тобольцевым.
Тот сразу помрачнел, глаза его потемнели, широкие брови сурово сдвинулись над переносьем. Он забарабанил пальцами по столу. Слова Лапина внесли в сердце Тобольцева тревогу, смятение.
— Борис Михайлович, мы люди свои, знаете мое отношение к вам, вы мне начистоту расскажите о Донцове.
— Что вы, что вы, Семен Яковлевич, — замахал руками Лапин. — Терпеть не могу сплетен.
— Не в сплетнях дело, правду хочу знать, чтобы оградить дочь от неприятностей.
Не жалея красок, Борис Михайлович без труда убедил собеседника, что Донцов только о том и думает, как бы обмануть умницу Татьяну Семеновну, что есть у него в городе невеста, к которой он отправился в гости и, быть может, навсегда.
Концерт самодеятельности кончился часам к двенадцати ночи. Возвращаться домой в такую пору было рискованно (на улице чуть буранило), и федоровцы решили заночевать в райцентре. Хотя они уступили первое место целинному совхозу, но у всех настроение было приподнятым, потому что выступили на районной сцене вполне прилично и заработали добрую дюжину похвальных грамот.
Шумной гурьбой федоровцы ввалились в гостиницу, но мест для всех не хватило. Было решено устроить девушек по комнатам, а мужчинам расположиться по походному, кто как сумеет.
— Я, пожалуй, заночую в больнице, она здесь рядом, — сказал Василий Татьяне.
— С тайной мыслью ночью поработать в операционной?
— Ты очень догадлива. Завтра утром я приду к тебе.
— Только не очень рано.
Утром Василий и Татьяна отправились по магазинам. Ей было нужно кое-что купить и для себя и для школы.
Проходя мимо загса, Василий остановил Татьяну и лукаво спросил:
— Может, сюда зайдем?
Она смущенно улыбнулась, схватила его за руку и утащила прочь.
— Был удобный момент. Сегодня приехали бы и сразу к тебе домой: так и так, дорогие родители, просим благословить и поздравить, закон соблюли… Представляю, что было бы с широкими бровями Семена Яковлевича… — смеясь говорил Василий.
— Представь себе, ничего не было бы, — с неожиданной серьезностью заявила Татьяна.
— Ты уверена?
— Да, я могу сказать больше… Впрочем нет…
— Танюша, не терзай, скажи.
— Как только купим все, что нужно, тогда скажу.