С газетной страницы на Василия смотрел моложавый Борис Михайлович, глаза его с насмешливым прищуром спрашивали: «Ну, что, Донцов, понравилась ли беседа? Погоди, еще не то будет…».
— С него пример берите, — посоветовал Шубин, указывая на портрет Лапина. Он был уверен, что исполнил долг воспитателя медицинских кадров и, как положено, «проработал» федоровского хирурга.
— Учтите, товарищ Донцов, мы не намерены с вами нянчиться, чуть только что, одним росчерком пера я могу убрать вас из Федоровки, — предупредил Шубин.
Василий вскочил с места.
— И убирайте! Плакать не буду, — разгоряченно сказал он. — В этих письмах сплошная и неумная выдумка. Все ваши обвинения я отвергаю!
— Вот как?
— Вот так. Приезжайте и сами посмотрите, прежде чем верить этим кляузам!
Мрачный, окончательно расстроенный, Василий покинул шубинский кабинет и неожиданно столкнулся в приемной с Моргуном.
— Зачем вызывал вас Шубин? — с тревогой спросил тот.
Василий махнул рукой, дескать не спрашивайте, сорвал с вешалки пальто, нахлобучил на голову шапку и молча вышел из приемной. Он бесцельно бродил по городу, никого не видя и ничего не замечая. Он чувствовал себя незаслуженно оскорбленным и сейчас, жадно глотая сухой морозный воздух, мысленно продолжал горячий спор с Шубиным.
«Нет, меня письмами не запугаете! Я повторяю — все это ложь и клевета! Да, да, клевета! Вы не верите мне? Но почему, в таком случае, у вас появилось доверие к грязным письмам? Ага, понятно! Бумажки в ваших глазах имеют больший вес, чем живое слово, слово к делу не подошьешь! Ну, а слову коммуниста вы верите?..».
— Гражданин, вы что слепой или нализались до бесчувствия, — услышал Василий чей-то сердитый голос. Он очнулся, поднял глаза и увидел перед собой женщину с санками. На санках сидел закутанный в голубое одеяльце розовощекий серьезный малыш. Его черные глазенки как бы говорили: «Что это вы, дядя, или не видите: меня мама на санках катает по улице».
— Извините, — виновато пробормотал Василий, обходя суровую родительницу, и снова поток неприятных и тревожных мыслей захлестнул его. Теперь кое-что начинало проясняться. Василий, например, вспомнил, когда прошлый раз Моргун приезжал в Федоровку: он проявил подозрительное любопытство к житью-бытью доктора, интересуясь его отношениями с больничным персоналом, с пациентами, колхозным начальством. Вчера профессор Казанский, видимо, тоже не спроста расспрашивал, как она, жизнь в Федоровке, и убеждал Василия, что за врачом всегда следят десятки любопытных глаз…
Василию тогда казалось, что Моргун и Казанский проявляют вполне законный интерес к нему: Моргун как начальник, профессор как бывший учитель. Но сейчас он вдруг понял, что им тоже известны какие-то обвинительные письма. Но почему же они не познакомили его с ядовитыми бумажками?
Как отнесется теперь профессор Казанский к его просьбе? В первый же вечер Василий попросил у него рекомендацию в партию. Ефим Гаврилович с радостью пообещал, но до сих пор не выполнил своего обещания. По всей вероятности, узнав о письмах, старик засомневался в порядочности молодого коллеги… Что касалось партийных дел, профессор был человеком принципиальным и не мог покривить душою. Это было хорошо известно Василию. Он вспомнил сейчас первое в его жизни партийное собрание, на котором был принят в кандидаты. Профессор Казанский в тот вечер задал ему, Василию, кучу вопросов по текущей политике, и когда Василий очень сбивчиво рассказывал о решениях недавнего Пленума ЦК КПСС, профессор строго предупредил:
— Просто врачу неловко не знать решения Пленума, а врачу — будущему коммунисту — непростительно!
Сейчас Василий нерешительно остановился перед большим домом, в котором жил профессор. Окна его кабинета были освещены чуть голубоватым светом — значит, профессор дома и работает при настольной лампе. Если бы не чемодан, Василий не стал бы заходить к Ефиму Гавриловичу, а ушел бы сейчас на вокзал и с первым попавшимся поездом уехал в Заречное…
«А трус ты все-таки порядочный, как я посмотрю», — упрекнул себя доктор и тяжело, будто с принуждением, зашагал на третий этаж по гулким каменным ступеням.
— Ага, наконец-то явился беглец. Где вы пропадали, Василий Сергеевич, я уж в клинику названивал, думал, туда вы забрели, — говорил профессор, сопровождая гостя в столовую.