— Вы моя первая помощница, вы мои глаза и уши, — и он осторожно интересовался,-какие ведутся разговоры между сотрудниками, расспрашивал об их личной жизни.
Нину Суханову порой коробили эти расспросы, но главврач умел выпытывать и постоянно убеждал:
— Мы, Нина Викторовна, должны знать настроение персонала.
И вот сейчас, переставляя пузырьки и бутылки с лекарствами, Нина Суханова чувствовала себя одинокой. Корней Лукич с прежней старшей сестрой Клавдией Николаевной хоть поругивался, а с ней, Ниной Сухановой, молчком обходится, будто говорить ему не о чем и ругаться не из-за чего.
В амбулаторию прибежала закутанная в пуховый платок Юлия Галкина. Она поставила на кушетку сетку-«авоську» и, отряхиваясь от снега, возбужденно говорила:
— Ой, что делается на улице — страх один! Ветер так и валит с ног, а метель такая, что белого света не видно!
— Сидела бы на печке дома, чем бегать при такой погоде, — заметил Корней Лукич.
— А кто Верочку накормит? Я обед ей принесла, — пояснила Юлия, снимая платок и шубку.
Вслед за Галкиной пришла засыпанная снегом и тоже закутанная пуховым платком Луговская.
— Вот еще новости в калошах. И кто это выдумал вызывать в такую погоду, — недовольно ворчала она. А когда Корней Лукич рассказал ей о тяжелом больном и о том, что Василий Сергеевич уже выехал из Заречного на срочную операцию, Клавдия Николаевна испуганно выкатила глаза и всплеснула руками:
— Да как же он выехал в такой буран… Это ж верная гибель.
К вечеру в амбулатории собрались акушерка, сестры, аптекарша. Хотя рабочий день у Нины Сухановой и акушерки давно закончился, они домой не уходили. В приемной стояла какая-то тревожная тишина, говорили между собою сдавленным шепотом. А за окном разгульно бушевал ветер и хлестал, хлестал по окнам.
— Помню, вот такая же буря была и застала она соседа нашего в степи. Всю ноченьку проколесил он вокруг села, ноги и руки отморозил. В городе ампутировали их потом, — рассказывала акушерка.
— И у нас однажды на фронте раненый замерз, и ранение было легкое, — вставила Клавдия Николаевна.
— Говорят, если человек замерзает, хорошие сны видит, — сказала Юлия Галкина.
— Да перестаньте вы, перестаньте! — прогудел Корней Лукич. — Завели разговоры. Ничего с Василием Сергеевичем не случится. Буран затихнет и явится он жив-здоров.
Фельдшер бодрился, а на сердце у него было тоскливо. Он понимал, что о спасении больного теперь и речи быть не может, хотя дежурная сестра точно выполняет назначения Бориса Михайловича. Сельская медицина оказалась бессильной — не хватает спасительных рук хирурга.
Притихшие сестры в скорбном молчании сидели за столом Донцова, как над покойником. Корней Лукич опять ушел в стационар к больному, чтобы теперь не лекарством, а добрым словом участия помочь ему в последние минуты.
— А Борис Михайлович все кричит: «Я, я», а вот не оказалось Василия Сергеевича, и погибает человек, — проговорила неожиданно Луговская. Эти слова будто вывели Нину Суханову из состояния оцепенения. «Да, да, Клавдия Николаевна права, — подумалось ей. — Борис Михайлович действительно хвалится много, а сам-то ничего не может сделать, укутался шарфом, и был таков, а Донцов не отошел бы от больного, как не отходил когда-то от Коли Брагина, от Кузнецова, от всех тех, к чьим телам прикасался его умный нож»…
Синели стекла окон. По-прежнему бесился ветер, навевая печаль своим заунывным воем.
В амбулатории вспыхнул свет, и стекла сразу стали маслянисто-черными.
Наступил вечер.
Клавдия Николаевна забыла, что ей нужно готовиться к операции. Какая там операция! Уж если днем Василий Сергеевич не приехал, то в темноте и подавно не найти дороги…
И вдруг распахнулась дверь, и в амбулаторию вошел кто-то высокий в широченном черном тулупе.
— Василий Сергеевич! — не своим голосом закричала Юлия Галкина, бросившись к нему. Вслед за Юлией Галкиной доктора окружили Клавдия Николаевна, акушерка, аптекарша. Перебивая друг дружку, они приветствовали его, пожимали руку, а потом, смеясь и толкаясь, начали стаскивать с него тулуп и пальто.
— Ох, Василий Сергеевич, как хорошо, что вы приехали! Мы очень, очень ждали вас! — громче всех кричала Юлия Галкина.
— Василий Сергеевич, хотите чаю?
— Может, спиртику с холода? — спрашивали женщины.
«Наверное, Бориса Михайловича так не встречали б», — подумала Нина Суханова и подошла к Донцову. Протянув руку, она сказала:
— Мы рады вашему возвращению.