Пусть воет и злится пурга, пусть грозит ему Шубин, он сейчас войдет в маленькую сельскую операционную и сразится со смертью… Он, Василий, всю ночь готов простоять у операционного стола, лишь бы только спасти человека. А спасет ли?..
Василий захлопнул книгу. Никто не должен знать, сколько дум пронеслось в его голове и какие сомнения будоражат сердце. Он сунул ноги в мягкие тапочки и вышел из ординаторской.
Клавдия Николаевна уже надевала порыжевший стерильный халат. Корней Лукич усердно мыл руки. Клыков лежал на операционном столе и тихонько стонал.
— Позовите старшую сестру, — попросил Веру Василий, приступая к обработке рук.
— Я здесь, Василий Сергеевич, — откликнулась вошедшая Нина Суханова.
— Физраствор! Срочно!
…За темными окнами операционной свистел и завывал ветер и вдруг, как бы в испуге, замигали электрические лампочки. «Неужели ветер оборвет провода и погаснет свет», — ужаснулся Василий.
— Лампы давайте, — распорядился он.
Вера Богатырева принесла зажженную лампу и поставила ее на подоконник в предоперационной.
«Ну не гасни, свет, не гасни, миленький, дай Василию Сергеевичу закончить операцию», — мысленно упрашивала она, с мольбой поглядывая иа яркую электрическую лампочку, потом чуть-чуть приоткрыла дверь и снова заглянула в операционную.
Там стояла напряженная тишина, только изредка слышался слабый вскрик больного да сухо щелкали зажимы.
— Пинцет. Тампон. Кетгут, — доносились короткие слова хирурга.
«Какой сильный, уверенный. Он, наверное, любую операцию может сделать лучше профессора», — думала Вера Богатырева.
— Ну как там? — нетерпеливым шепотом спросила Юлия Галкина.
— Операция продолжается.
— Будет жив?
— Будет, а как же…
Тихо, на цыпочках вошел завхоз Шматченко.
— Еще оперирует?
— Второй час пошел.
— Жив?
— Жив пока, — ответила Юлия.
— Почему «пока»? Жив и будет жить, — заявила Вера.
Снова пришла Нина Суханова, на минутку забежала аптекарша, заглядывали сюда стационарные больные, у всех был один и тот же тревожный вопрос: что там, в операционной?
Вера, как дежурная сестра, а значит, хозяйка положения, выдворила всех из предоперационной.
— Петр Иванович, видите, свет подмигивает, — сказала завхозу аптекарша.
— Видать, замыкание где-то.
— Да у нас на столбе искрит. Будь я мужчиной… не побоялась бы ветра.
— И я не очень-то перепугался, сейчас посмотрю, что там такое, — проговорил Шматченко и зашагал к выходу.
…Вера подбежала к вышедшему из операционной Василию и стала помогать ему стаскивать слегка забрызганный кровью халат.
— Оперированного в палату, возвышенное положение. Пенициллин в трубку по двести тысяч через восемь часов, внутримышечно по сто тысяч через четыре часа. Физиологический раствор капельно.
— Ой, Василий Сергеевич, да я же ничего не запомнила! — воскликнула Вера Богатырева. — От радости у меня память совсем дырявой стала. Я так рада, Василий Сергеевич, так рада, что Клыков жив. Вы знаете, я очень верила.
Из операционной вышел Корней Лукич. Лицо у него сияло.
— Эх, Василий Сергеевич, будь я министром здравоохранения, обязательно назначил бы за успешные операции премии хирургам, — весело говорил он.
— Совсем хотите разорить министерство, — улыбнулся Василий.
— Какие же тут разорения! Вон за спасение утопающих медаль придумали, за тушение пожаров тоже медаль. А вы сейчас такой пожарище потушили во чреве Кирилла Ивановича.
— Не совсем. Пожар еще продолжается, устранена лишь причина, — серьезно заметил Василий, зная, что борьба за жизнь Клыкова только начата, что нужно неусыпно следить за оперированным.
— Теперь мы огулом навалимся и вытянем. А министру здравоохранения все-таки следует подумать о сельских хирургах.
— Пусть думает, — весело ответил Василий, и ветер, разбойно гудевший за окнами, казался ему неразумным и совсем безобидным.
Борис Михайлович заглянул в больницу, когда операция была закончена. Он подхватил Василия под руку и потащил к себе в кабинет.