— Что это?
— Рукавицы. Разве не видите.
— Зачем? — удивился он.
— Вам же руки беречь надо!
— Видите, молодая хозяйка и здесь проявляет о вас заботу, — улыбнулась Татьяна.
— Нет, нет, Иринка, не нужно, спасибо, ненужно.
Девушка смущенно потупила глаза, и если бы ее лицо не было покрыто слоем спасительной пыли, Василий заметил бы, как она покраснела.
«Не нужно, а сам говорил… руки беречь…» — с обидой думала Иринка.
Татьяна с покровительственной улыбкой поглядывала на доктора, продолжавшего орудовать лопатой, и была удивлена его ловкостью и неутомимостью.
— А я думала, вы неженка.
— Неженка и хирург — понятия несовместимые.
Василий взглянул на часы — рабочее время в больнице давно закончено, а значит спешить туда не было никакой надобности. Из Успенки он предупредил Бориса Михайловича по телефону, где находится, а сейчас тоже попросил знакомого шофера, чтобы тот по пути на элеватор завернул в больницу и сказал дежурной сестре, где искать его в случае острой надобности. Василию хотелось побыть на току среди людей и — что греха таить — хотелось переброситься словечком с Татьяной.
Человек городской, почти не бывавший раньше страдной порою в степи, он сейчас с любопытством ко всему присматривался, и все было для него ново и необычно.
Василию вспомнился тот день, когда они, возвращаясь с Корнеем Лукичом из Каменки, остановились вон там, у недалекой лесной полоски, и любовались неоглядным полем пшеницы, радовались богатырскому наливу колосьев. Теперь степь была не той: она лежала отяжеленная, золотая, по-матерински щедрая, а то густое, чуть голубоватое молоко зерна, которое показывал Василию Корней Лукич, теперь затвердело, зарумянилось под солнцем и стало полновесным зерном.
Нежась в лучах солнца, на току лежали, похожие на сказочные караваи, вороха пшеницы. Двое девушек подтащили к вороху небольшой, почти игрушечный зернопульт, включили мотор, и высоко вверх брызнула струя зерна. Василию показалось, будто радуга повисла над током.
— Красиво, правда? — спросила Татьяна, заметив, что доктор любуется работой зернопульта.
— Необыкновенно красиво, я никогда ничего подобного не видел, — с восхищением отозвался он.
Подхватывая лопатой сыпучее зерно, Василий бросал его на ленту транспортера. Кто-то из школьниц вооружил Татьяну Семеновну лопатой, и она встала рядом с доктором. Тут же, подзадоривая друг друга, шумно и весело работали школьники. Иринка вдруг заявила, что Василию Сергеевичу не угнаться за ней, что она вообще неутомима.
— А ну-ка, посмотрим. — Василий поплевал на руки. Иринка тоже поплевала. А когда минут через пятнадцать Татьяна Семеновна объявила результат — ничья, девушка вспылила, упрямо доказывая, что победила она.
— Василий Сергеевич, да неужели вы не можете быть объективным? — взволнованно спросила Иринка, и в глазах ее можно было прочесть: ну признайте, признайте за мной победу!
Василия забавляло поведение девушки, и чтобы подзадорить ее, он сказал, что состязание оценено объективно.
Иринка с досадой топнула ногой и убежала к другой группе школьников, занятых погрузкой зерна.
— А дома вы с ней ладите? — полюбопытствовала Тобольцева, хорошо знавшая строптивый характер своей ученицы.
— Ни мира, ни войны, всегда спорим, — ответил Василий и вдруг заметил, как мимо вороха зерна прошла, опираясь на палку и прихрамывая, незнакомая девушка. Он воткнул в зерно лопату, подхватил чемоданчик с медикаментами и, догнав девушку, спросил:
— Что с вами? Почему хромаете?
— Маленько ушибла, — с неохотой ответила та, присаживаясь на солому.
— Травма? И перевязана тряпкой?
— Это совсем не тряпка, а новый перевязочный материал, предложенный местными медиками, — усмехнулась девушка.
Василию стало не по себе от этих слов и этой усмешки. Ему даже показалось, что девушка смотрит на него с укором: бездельник ты, бездельник, мечтаешь о высоких материях, о больших операциях, а чем перевязывают люди на токах случайные ушибы, не знаешь…
Он попросил девушку развязать ногу.
— С какой стати, — вспыхнула она, отодвигаясь от незнакомца, а потом, присмотревшись к нему, конфузливо сказала: — Простите, я не узнала вас, вы наш новый доктор.
Когда она сняла тряпичную повязку, Василий увидел вспухшую, с резкой краснотой, стопу и без труда определил начинающуюся флегмону. Он открыл чемоданчик, достал оттуда бинт, вату, флакон спирта, чтобы наложить согревающий компресс.
— Вон сколько у вас всего в чемоданчике, а на току ничего нет, ушибла ногу и помазать нечем, — говорила девушка, даже не подозревая, что каждое ее слово иголкой вонзается в сердце доктора.