Заметив как-то подобное состязание в беге, Борис Михайлович осуждающе покачал головою и подумал:
«Эх, Донцов, Донцов, мальчишка ты, и только… Твое ли дело бегать на виду у народа, авторитет врача теряешь…».
Он по-дружески хотел было пожурить Донцова, дескать, не забывай, что ты представитель сельской интеллигенции, что за тобой следят внимательно глаза людей, которые все видят и все примечают.
Узнав о намерении мужа, Лариса Федоровна резонно посоветовала:
— А ты не очень-то заботься об авторитете Донцова, больше на себя поглядывай.
И Борис Михайлович смекнул; в словах жены, как всегда, была доля полезной правды.
В это утро Василий встретил на берегу Антонова. Несмотря на заметную свежесть, тот уже успел выкупаться и сейчас вытирал мохнатым полотенцем упругое мускулистое тело.
«Здоровяк», — восхищался им Василий.
— Доброе утро, Дмитрий Дмитриевич! — радостно приветствовал он сельского председателя.
— Здравствуйте, доктор, — угрюмо отозвался тот.
— Как водичка сегодня?
— Мокрая.
— А температура?
— Попробуйте.
Иринка с берега бросилась в реку.
— Ой, холоднющая какая! — закричала она.
— Смотрите, как бы ваша молодая хозяйка не утонула, — сквозь зубы процедил Антонов.
Василий перебросил полотенце с одного плеча на второе и тихо спросил:
— Дмитрий Дмитриевич, вы чем-то расстроены?
Антонов пристально посмотрел в глаза доктору и туго, будто навечно, затягивая брючной ремень, хмуро ответил:
— Вы, доктор, ничего не знаете. Я с детства люблю Таню, понимаете — с детства. Да что там говорить, разве поймете вы, — он безнадежно махнул рукой, шагнул от реки, но остановился и через плечо добавил уверенно: — Между прочим, напрасно стараетесь, доктор, она вашей никогда не будет, — и зашагал прочь.
— Василий Сергеевич, да скорей же, скорей! — звала Иринка. — Вода теперь теплая…
А он стоял на берегу, не слыша девичьего зова, и в ушах еще продолжали звучать слова Антонова: «Я с детства люблю Таню, понимаете, с детства…». Василию стало не по себе. Как нескладно все получается, нескладно и скверно. В самом деле, имеет ли он право так грубо вмешиваться в чужую жизнь, в чужую любовь? Не лучше ли отойти, заглушив навсегда свое разгорающееся чувство?
Иринка диву давалась: что такое стряслось нынче с Василием Сергеевичем? Обычно, подбежав к реке, они вместе бросались в воду и наперегонки плыли до другого берега. Она почти всегда выходила победительницей и любила слушать, когда он с похвалой говаривал, что ей суждено когда-нибудь побить мировой рекорд по плаванию… Сегодня он почему-то помрачнел и стал до неузнаваемости невнимательным. «Наверное, опять о каком-нибудь больном тревожится», — решила девушка, зная, что Василий Сергеевич всегда бывал молчаливым и задумчивым, если в палате у него лежал тяжелый больной.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В семь часов утра Борис Михайлович появился в больнице. Набросив на плечи чистый халат, он приказал сестре и санитарке следовать за ним, и направился в палаты. В палатах он открывал каждую тумбочку, заглядывал под кровати, проводил белым носовым платком по крашеным подоконникам, по ножкам столов и стульев, коротко бросая: «Убрать, протереть». Он придирчиво проверял чистоту и порядок в коридорах, заглядывая в самые темные уголки, отодвигая от стен мебель, и снова слышались его короткие, как выстрелы, слова: «Убрать, протереть, вымыть». Потом он завернул на больничную кухню и проверил там все: кастрюли, миски, ложки, ножи, вилки, и распорядился, чтобы повариха все перемыла и перечистила. Повариха попыталась было возразить: вымыто, мол, вычищено. Борис Михайлович так взглянул на нее, что женщина прикусила язык.
Вере Богатыревой показалось, что главврач готов сейчас распорядиться, чтобы санитарки перемыли каждый листик в больничном саду. Она покорно шла вслед, записывая в тетрадь все его замечания и указания. Обходя больничный двор, Борис Михайлович иногда останавливался и недовольно ворчал, заметив какую-нибудь бумажку или клочок ваты.
Вера никак не могла понять, что случилось с главврачом, почему он вдруг оказался в такую рань в больнице? Откровенно говоря, она побаивалась, что после такого обхода он снова объявит ей выговор на пятиминутке. Но опасения медсестры не оправдались: Борис Михайлович вел себя на пятиминутке покладисто. Завхозу Шматченко он приказал сменить простыни на столах и кушетках, посыпать дорожки в саду свежим песком и произвести уборку всей территории.
— Чтобы ни соринки! Ясно?