— И напрасно, — возразил Василий. — Вы бы, Людмила Анатольевна, Лапину доложили.
— Да что там Лапин, — откликнулась фельдшерица. — Разве мало перевозил ему Бродский и уточек и курочек. От них-то и пошла народная медицина.
Под окном послышался голос почтальона:
— Людмила Анатольевна, газеты получите!
Фельдшерица вышла на улицу и вскоре вернулась с развернутой газетой в руках.
— Посмотрите, Василий Сергеевич, большая-пребольшая статья в «Медицинском вестнике» о нашей больнице, и портрет Лапина.
Со страницы газеты смотрел на Василия моложавый, с ежиком волос, Борис Михайлович. У него было такое выражение лица, что казалось, он вот-вот скажет: вы обо мне можете говорить что угодно, а я удостоен чести и попал в центральную газету, все врачи Советского Союза узнают обо мне.
«Передовой врач…», «отзывчивый врач…», «под его руководством неузнаваемо изменилась сельская больница…», «Б. М. Лапин может служить примером…», — мелькали выражения в газете. И Василию вдруг стало неловко за автора этого очерка.
В этот же день Василий думал еще побывать в Успенке у фельдшера Соломки. Он пригласил туда Максакову.
— Не могу, Василий Сергеевич, — отказалась она. — Сегодня в клубе перед началом кинофильма у меня лекция. Нужно подготовиться.
— А что если я заменю вас и, сам прочту лекцию, — вызвался он.
— Вы меня просто выручите, — обрадовалась фельдшерица. — Я, наверное, уже надоела колхозникам, а вас они будут слушать с удовольствием.
— Значит, договорились?
— В таком случае поеду с вами к Соломке. Мотоцикл Прохора к нашим услугам. К вечеру мы вернемся…
После той памятной встречи с Донцовым Соломку словно подманили. Прежде он вечно мастерил что-то у себя дома, постоянно копался в огороде, возился с живностью, и вдруг все это ему опостылело, глаза не глядели б…
— Гаврюша, сходил бы ты к председателю да выписал корма поросятам, — упрашивала жена.
— Подождут твои поросята, — сердито отмахивался фельдшер.
— Подождут? Да что ты говоришь, такое?
— Знаю, что говорю.
Встречаясь теперь с Донцовым, Соломка никак не мот побороть жгучего чувства неловкости за первое знакомство. Хотя доктор ни разу не напомнил о первом посещении Успенки и был дружески расположен к нему, Соломка понимал: работал он скверно. Несколько вечеров подряд фельдшер усердно трудился в колхозной столярной мастерской, а потом однажды ночью приволок на фельдшерский пункт удобную кушетку и был доволен, когда Василий Сергеевич похвалил его за это приобретение.
Однажды Соломка удивил санитарку — женщину молчаливую и неповоротливую. Она отличалась тем, что могла в задумчивости просидеть где-нибудь в уголке на лавке целый день, палец о палец не ударив.
— Ты, Марфа, давно была в больнице? — сурово спросил фельдшер. — Видно, что давно. Так вот, сходи и посмотри, какие там халаты. Если еще подашь такой, — он бросил ей на руки неглаженый халат, — пиши заявление и на все четыре стороны! Безобразие! Опять рукомойник пуст! Да ты о чем думаешь, Марфа!
Как-то после приема Соломка отправился в Федоровку за стерильным материалом. Василий Сергеевич и старшая сестра были заняты какой-то операцией. Соломка попросил у дежурной халат, маску и хотел было пройти в операционную, как вдруг его окликнул Борис Михайлович.
— Что мимо проходишь, старина? — спросил он, протягивая руку. — Ну-ка, заходи, заходи. — Борис Михайлович ввел фельдшера в кабинет, усадил на диван и продолжал для порядка интересоваться: — Как дома? Как дети? Все ли здоровы?