Солнце уже клонилось к закату. Розоватыми чешуйками подернулась речка. У берегов клубился молочно-белый, с багряными прожилками, туман.
Где-то в стороне шлепнулась на воду стайка диких уток.
Из-за горизонта осторожно, как бы пробуя небесную дорогу, выкатилась огромная медно-красная луна. С каждой минутой светлея, она уменьшалась, точно все выше и дальше уплывала в темное пространство, густо вышитое крохотными светлячками звезд. Все кругом теперь было залито холодным серебряным светом, и река казалась раскроенной надвое зыбкой лунной дорожкой.
— Как твой Кузнецов? — поинтересовалась Татьяна.
— Идет на поправку.
— И дорога ему теперь не мешает?
— Ты уже знаешь о дороге?
— К сожалению, — вздохнула Татьяна. Немного помолчав, она с мольбой продолжала: — Слушай, Василий, все-таки неудобно, я от стыда сгореть готова. На днях вы с Антоновым подняли такой крик в сельсовете, что теперь ползут слухи, будто Антонов и доктор не могут поделить председательскую дочку… Понимаешь?
— Нет, не понимаю, кому охота говорить такие пошлости.
— Находятся люди… А ведь я учительница…
— А что остается мне? С председателем колхоза повысить голоса не смей, на собрании не тронь его, потому что люди подумают — из-за дочери нападаю. С сельского председателя не потребуй, опять же люди подумают по-своему, будто из-за учительницы шум поднимаю. Значит, остается одно: смириться, махнуть на все рукой и ждать, когда Антонов с Тобольцевым сами пожалуют в больницу и полюбопытствуют: «Все ли у тебя, доктор, в порядке, все ли есть для нормальной работы…»
— Не об этом я, — тихо возразила Татьяна. — Можно по-хорошему.
— А если они «по-хорошему» не понимают, если Антонов думает, что требования врача бессмысленны, если Тобольцев считает, что врач напрасно придирается к дояркам, которые в спешке порой не моют руки перед дойкой. Выходит, нужно извиниться перед начальством и уйти?
— Но Борис Михайлович умеет без шума, без крика…
— Борис Михайлович, — криво усмехнулся Василий. — Да Борису Михайловичу все равно. Для него самое главное, чтобы в больнице было чисто, чтобы не нарушались инструкции. А я так не могу! Если ты врач, значит, и поступай по-врачебному, иначе откажись от диплома.
— Эх ты, беспокойная твоя душа, — сказала Татьяна. — Я не призываю тебя к смирению, но прежде чем обвинить человека, ты должен знать, каков он. Ты, например, совсем не понимаешь Антонова, ты даже представить себе не можешь, какой он милый, отзывчивый, хороший…
Слушая Татьяну, Василий вдруг почувствовал себя чужим, а эти свидания казались ему совсем напрасными. Она словно для того встречалась с ним, чтобы похвалить Антонова, чтобы рассказать о нем. Каждый раз, когда речь заходила о прошлом Тани, героем ее рассказов был Дмитрий Антонов — когда-то они вместе собирали грибы в Лосевой роще, ходили с Корнеем Лукичом за лекарственными травами на луг к Попову дереву… Каждое ее воспоминание было связано с Дмитрием…
«Любит она его», — с горечью заключил Василий.
За спиною послышались чьи-то шаги, потом раздался звонкий девичий голос:
— Василий Сергеевич! Вы здесь? В больницу вас вызывают!
— Сейчас иду, — с сожалением откликнулся он.
Василию не хотелось расставаться с Татьяной, а нужно: в больнице ждет какая-то работа, кто-то опять нуждается в его помощи.
— Тебя, наверно, долго искали, — виновато сказала Татьяна.
— Не думаю, — ответил он, ускоряя шаги.
Татьяна некоторое время шла молча, а потом неожиданно расхохоталась:
— Наконец-то дошло, теперь понимаю, почему ты избрал для прогулок одну дорожку. В больнице должны знать, где ты. Правда?
— Нет, нет, Таня, — смутился он.
Ему неловко было признаваться, что он сообщил в больнице, где будет вечером, но с кем? Об этом Василий Сергеевич не говорил ни слова.
Впрочем, всезнайки сестры и не интересовались, они и без того прекрасно были осведомлены обо всех сердечных делах доктора Донцова.
— Прости, Таня, я действительно сказал дежурной сестре, где буду вечером.
— Я догадалась.
— И считаешь меня чудаком?
— Что ты, наоборот, правильно делаешь. Работа прежде всего. До свиданья.
Всю дорогу Татьяну душил смех. Стоило ей только представить себе, как Василий, отправляясь к ней на свидание, деловито инструктирует дежурную сестру, где искать его в случае необходимости, — она тихонько смеялась. И в самом деле смешно! Теперь она понимала, почему он всегда бывал таким несговорчивым и упрямо стоял на своем, отказываясь от самых, казалось бы, заманчивых ее предложений. Однажды вечером она пригласила его покататься на лодке. Он отказался и, видимо, потому, что не предупредил дежурную сестру. Конечно, они могли уплыть бог знает куда, и посланная за хирургом санитарка не могла бы отыскать его.