— Что за вопрос. Конечно, нарисую.
— Только учти, портрет нужен сегодня.
— Постараюсь. Это мне ничего не стоит, — прихвастнул Юрий, радуясь возможности угодить девушке.
В тот же вечер Иринка стояла посреди комнаты Василия Сергеевича с портретом в руках, не зная, куда прикрепить его. Ей хотелось, чтобы портрет висел на самом видном месте, чтобы Василий Сергеевич сразу заметил этот маленький подарок.
— Иринушка, да сколько тебя можно звать! — раздался недовольный голос бабушки. Приоткрыв дверь, она заглянула в комнату, с досадой продолжая: — Что ты тут делаешь? Ужин остынет.
— Подождем Василия Сергеевича.
— А может, не приедет он сегодня.
— Приедет, бабушка, обязательно приедет, — с уверенностью заявила девушка, и ее глаза в ту минуту как бы говорили: разве он может не приехать, если его так ждут…
— До ночи ждать будешь, что ли?
Иринке хотелось сказать, что она готова ждать хоть до самого утра, но промолчала.
— Ну прямо, как маленькие, друг без друга за стол не сядут, — ворчала Ивановна, а сама любила, когда за стол садились все вместе.
Василий Сергеевич в тот вечер не приехал. На следующее утро Иринке не хотелось одной бежать к реке умываться, но, чтобы бабушка не подумала ничего плохого, она быстро вскочила с постели, набросила халат, взяла полотенце, мыло, зубную щетку и медленно поплелась к реке.
Иринка остановилась, подумала немножко, а потом, улыбнувшись, проговорила:
— Догоняйте, Василий Сергеевич, — и бросилась бежать по утоптанной тропинке. Ей чудилось, будто он бежит вслед, она даже явственно слышала его голос…
Река была какой-то неприветливой, грустной. Позванивали пожелтевшей листвою прибрежные кусты, а прежде они ласково шумели.
Вода оказалась холодной, как лед. Василий Сергеевич уверял, что именно такая вода хорошо укрепляет нервы…
На уроке Иринка задумчиво сидела за партой и не слышала голоса Татьяны Семеновны, которая что-то рассказывала. Мысли путались, тревожило какое-то предчувствие — а вдруг с Василием Сергеевичем что случилось… Машинально она выводила на чистом листе две буквы В и С… И вдруг ей вспомнились пушкинские строки из «Евгения Онегина»:
Иринка никак не могла разобраться, что творится с нею? А творилось что-то еще незнакомое, волнующе-прекрасное. Последнее время она жила, как во сне: все казалось ей новым и необычным. Новыми были подружки-десятиклассницы, которые то беззаботно хохотали на переменах, то вдруг начинали делиться девичьими новостями. Она с любопытством прислушивалась, но свои грезы ревниво скрывала, а если начинала говорить, то рассказывала об операциях, о больнице.
— Понятно! Иринка готовится в медицинский! — хором заявляли подружки.
Из школы Иринка по-прежнему возвращалась вместе с Юрием. Раньше всю дорогу они до хрипоты спорили, а теперь она больше молчала и с покровительственной улыбкой слушала его разглагольствования. Юрий, например, доказывал, что на Луну удобней всего лететь ночью, когда планета хорошо видна, то вдруг ни с того, ни с сего заводил речь о каких-то чудо-полупроводниках, о малютках-радиоприемниках, которые можно носить в нагрудных карманчиках. Иринка знала, что Юрий увлекается научно-фантастической литературой, и думала:
«Ну какой он еще ребенок», — сама она теперь полюбила другие книги.
Василий Сергеевич приехал через два дня. Оказывается, он задержался в районной больнице и там оперировал тоже.
— Вы, наверное, без операций жить не можете, — сказала ему в тот вечер повеселевшая и сразу преобразившаяся Иринка.
— По всей вероятности, не могу, — с улыбкой согласился он.
— А вдруг все в Федоровке станут здоровыми, что будет с вами? — с озорством спросила она.
— Это было бы чудесно! — откликнулся он и, немного помолчав, с грустью добавил: — Но, к сожалению, чудес на свете не бывает.
— Должны быть чудеса! Должно наступить такое время, когда люди забудут о болезнях.
— Эге, Иринка, я вижу ты начинаешь увлекаться медициной.
— Нет, ни капельки!
— Помню, помню: мечтаешь быть агрономом.
— Тоже нет!
— Позволь, а кем же?
— А вот угадайте! И ни за что не угадаете, нет, нет, всю жизнь будете думать и не отгадаете!
Он перечислял специальности, а она, смеясь и хлопая в ладоши, отвечала коротко «нет».