В шубе похожая на медвежонка —
Благодарю же тебя, о дубленка,
Шкурою гревшая страшную тушу —
Ныне одевшая грешную душу.
Мясо в кастрюле и мясо в судочке…
Птенчики чьи-то, сыночки и дочки…
Милые звери — и плотью, и кровью
Нашему хилому служат здоровью.
* * *
О, эта странная прогулка —
Всего от дома до метро,
И окончанье переулка,
Где вечно продают ситро.
Вот обгоняет вас ребенок.
Взглянули вы со стороны —
И узнаете, как спросонок,
Черты оставленной жены.
По тротуару — вереница,
И перед вами, как в кино,
Проходят лица, лица, лица
Любовей, брошенных давно.
О, эта странная прогулка!
Ах, эти тени — хоть беги!..
Но почему-то очень гулко
Здесь ваши слышатся шаги.
А изменить маршрут непросто —
Всего от дома до метро.
И, добежав до перекрестка,
Берете вы стакан ситро.
* * *
Я не прочту ему стихов — зачем ему стихи?
У мужа денег попрошу, куплю себе духи.
И я не стану песен петь. Какие песни, черт,
Уж если он мой каждый сон узнал наперечет!
У мужа денег попрошу — куплю себе чулки,
Такие, что дороже нет — прозрачны и тонки.
Умело подведу глаза, на шапочке перо!
И вечером пойду к нему, одетая пестро.
Когда же стану уходить,
Под утро, чуть жива… —
Я новой песенки твердить
Смогу уже слова!
* * *
Мне стихи достались мукой, потому что вся родня
До сих пор одной наукой занималась у меня.
То, что шло за мною тенью, — им моей казалось ленью.
То, что ринулось бедой, — им казалось ерундой.
Если жгло, ломало, гнало, им казалось — слишком мало
Для меня, капризной, вздорной, с черным глазом, с челкой черной.
Огоньки вдали мигали, а меня опять ругали
За невежество мое, за житье и за бытье.
Мне стихи достались мукой, потому что вся родня
До сих пор одной наукой занималась до меня.
Все трудились, это верно. Беззаветно, беспримерно.
Но казались их труды им добычею руды.
А мои штрихи и миги, не стихи, да и не книги,
Не работы, не труды — не наделали б беды.
Если падало, крушилось, им казалось — совершилось
Наказание мое за дерзание мое!
Мне стихи достались мукой, потому что вся родня
До сих пор одной наукой занималась до меня.
Возвращайся к нам, дитя, — как могли, они манили…
Ты поймешь сто лет спустя, как родные правы были.
Если хочется — пиши красной краской, белым мелом.
Но при этом от души просим — занимайся делом!
О, ученая родня… Жизнь меня еще научит.
И поймает, и намучит, — не волнуйся за меня.
* * *
А когда я болела,
Да, когда я болела,
О, как сильно меня
Моя мама жалела!
И когда я кричала
Больными ночами,
Как она защищала
Большими плечами!..
А когда меня юность
Дотла не спалила,
Обожгла
Да лихую судьбу посулила,
Откатясь от огня,
Я на холоде тлела —
Только мама меня
Больше не пожалела.
Помню, как накатило
Болезнями детство,
И она находила
Чудесные средства.
А сжималось кольцо,
Означавшее муку, —
Помню, дула в лицо
Или гладила руку…
И минуты свои
И часы — не считала.
Но запасы любви
Все тогда исчерпала.
Ведь с тех пор,
Что я в детстве
так страшно болела,
Меня мама моя
Никогда не жалела.
* * *
Когда 6 мы жили без затей,
Я нарожала бы детей
От всех, кого любила, —
Всех видов и мастей.
И, гладя головы птенцов,
Я вспоминала б их отцов,
Одних — отцов семейства,
Других — совсем юнцов.
Их не коснулась бы нужда,
Междоусобная вражда —
Уж слишком были б непохожи
Птенцы того гнезда.