…На всякий случай, на пожарный,
Я в Шереметьево приду,
С цветами глупыми, пожалуй, —
Стоять в каком-то там ряду…
Смеркалось, да. Но, тих и светел,
Приемник голоса ловил.
Один Коржавин нас заметил
И чуточку благословил.
В 1983 г. меня нашло письмо Коржавина, а ответа я не написала тогда — не знала, куда и как обратиться, не умела. Лет шесть назад я вдруг придумала этот стишок, а через неделю-другую Н.М.К. сошел с шереметьевского трапа. Все нашлись, все более или менее встало на свои места.
* * *
Нет, советские сумасшедшие —
Не похожи на остальных!
Пусть в учебники не вошедшие —
Сумасшедшее всех иных.
Так кошмарно они начитаны,
Так отталкивающе грустны —
Беззащитные подзащитные
Безнадежной своей страны.
Да, советские сумасшедшие
Не похожи на остальных.
Все грядущее, все прошедшее —
Оседает в глазах у них.
В гардеробе непереборчивы,
Всюду принятые в тычки,
Разговорчивые, несговорчивые,
Недоверчивые дички…
Что ж — «советские сумасшедшие»,
Ежли болтика нет внутри?
Нет, советские сумасшедшие
Не такие, черт побери!
Им Высоцкий поет на облаке.
Им Цветаева дарит свет…
В их почти человечьем облике
Ничего такого страшного нет.
* * *
На белый или на черный
Пришел ты на этот свет, —
Я муза твоя, Ученый,
Хочешь ты или нет.
Птицею ли ночыо,
Знаком ли прописным —
Я бы была иною,
Если б ты был иным.
Я нянькой была твоею,
Качала тебя в горсти.
Я муза твоя. Я смею
Стоять на твоем пути.
В бездне твои находки.
Парус твой унесло.
Я твоей утлой лодке
Верное дам весло.
Профиль позолоченый
Сверху всех твоих дел.
Я муза твоя, Ученый.
Такую ли ты хотел?
Ладонь человечья — мякоть.
Глазам твоим горячо.
Ты не умеешь плакать —
Зачем же мое плечо?
Дерево с черной кроной.
Окна твои без сна.
Я муза твоя, Ученый,
Мать, сестра и жена.
Нет тяжелее груза —
Знать, что всегда с тобой
Женщина или муза —
Та, что зовут судьбой.
* * *
Под ветром грозовым дрожа,
Ладони лодочкой держа,
Я глухо, я тревожно:
А если будет все нельзя,
Ну вот однажды — все нельзя,
То можно, если все нельзя —
Лишь ЭТО будет можно?
По гладкой наледи скользя,
От детской робости дерзя,
Я — путано, я — сложно…
А если будет все нельзя,
Ну вот однажды все нельзя,
То можно — если все нельзя,
Пусть ЭТО будет можно?
Я в затрапезном, я в бреду…
Не о любезном речь веду,
О том, что непреложно.
Ведь если будет все нельзя,
Не может быть, чтоб все — нельзя,
Но все же — если все нельзя —
Пусть ЭТО будет можно…
* * *
Теперь все чаще хочется друзьям
Сказать: благодарю вас, дорогие,
За то, что вы со мной, когда другие
Рассеяны давно и там и сям.
Меня благословлявшие вчера
Сегодня не успели попрощаться.
Им незачем оттуда возвращаться,
А мне туда покуда — не пора.
Но вот однажды старенький альбом
Ленивою рукой достанем с полки.
Ах, зеркала печальные осколки
Дают изображение с трудом.
То памятное наше торжество —
Где ты теперь звучишь, мой голос слабый?
Была бы слава, я б делилась славой,
Но ничего здесь нету моего.
И станут возрождаться имена,
Как будто возвращенные из плена:
Сначала Валентин, потом Елена.
И лучшие настанут времена.
Мы, как живые, под руки пойдем,
И будет исходить от нас сиянье.
И целый мир нам будет — милый дом.
И сгинут рубежи и расстоянья.
Пока же мне не подан тайный знак,
Стихи я стану складывать и вещи.
Мне кажется, виденье было вещим —
Мы свидимся — не знаю, где и как!
Твержу себе — не надо больше петь.
Прошу тебя, молчи, моя аорта!
Не хочешь? Ну тогда какого черта!
И я ведь тоже не хочу терпеть.